Хребет и есть. Горный. Забыл, как называется.
Из тумана проступил пограничный идол. Сажени четыре высотой, трехрукий клыкач отблескивал мокрой медью. За идолом туман стал быстро редеть, как по приказу. Мотылек по грудь въехал в море сочных трав — угодья лошадиного бога Дьэсегей-тойона, пастбища для его несметных табунов. Ну да, зима, я знаю. Только Дьэсегей-тойону зима — не указ.
Теплый ветер гнал волны зелени и серебра. Я громко восхвалил хозяина, извещая о нашем прибытии, и бок о бок с адьяраем мы въехали на Первые небеса.
— А-а, буйа-буйа-буйакам! Хочу!
На табун мы наткнулись сразу. Вот, видите: лоснятся спины, развеваются гривы. Пегие, вороные, гнедые, каурые; сивки, бурки… Меж обычных коней мелькали бока в чешуе, шипы на горбах, ящеричьи морды. Нарочно для Эсеха чудищ в табун напустили. Что они тут жрут? Кони — траву, ясное дело. А чудища? Коней? Вряд ли, у Дьэсегей-тойона не повольничаешь! Да и лошади тварей совсем не боятся. Мало ли, какая живность тут водится? Зайцы там, косули… Найдут, кого сожрать. Ага, Мотылек заржал, Уотов арангас зашипел. Своих признали, умницы.
Тут они и объявились.
Собаки.
Собаки — это мягко сказано. Я просто другого слова не нашел. У Дьэсегей-тойона табунщиков нет, на кой они ему? Такую псину встретишь — до конца дней прозаикаешься. Сажен семь в длину, в холке — вровень с Мотыльком. Шерсть жесткая, колючая; не шерсть — ежовые иглы. Я в прошлый раз сдуру одну погладил, да! На загривке — костяной гребень, пасть — бери горного барана, суй тушу целиком. Божьи псы, не абы кто!
Ничего, нас не тронут. Мы не угонщики, мы по делу.
— А-а, — при виде своры Уот пришел в восторг. — Буйа-буйа-буйакам!
— Чего тебе буйа? Чего тебе буйакам?
— Хочу!
— Это собаки, — объяснил я. — Сторожа.
— Хочу!
— На них не ездят.
— Ездят! Хочу!
От возбуждения он заметно подрос.
— Балбес! Мы за конями!
— Собаку хочу! Кэр-буу!
— На собаках верхом не ездят!
Адьярай хмурился, морщил лоб — и сам не заметил, как усох. Неужели я его убедил?!
— Никто не ездит! Один мой брат будет, дьэ-буо!
— В конюшнях собак нет!
— Ни у кого нет! Уо-уо! Только у Эсеха!
Я аж плюнул в сердцах:
— Ну, пробуй!
— Поймаю! Оседлаю!
Пара гнедых бросила хрустеть сочной травой. Кони с беспокойством повернули головы в нашу сторону.
— А-а, буйа-буйа-буйакам!
Уот взмахнул арканом — откуда и взял?! — и бросил арангас в галоп, прямиком на ближайшего пса. Земля затряслась. Пес удивился. Он вытаращил на всадника желтые зенки, вывалил до земли лиловый язык, раздвоенный на конце. Аркан свистнул, пес увернулся. Петля выдрала с корнем пучок травы. Пес ждал с нескрываемым интересом. По-моему, псу до смерти хотелось поиграть. Но Уот, как выяснилось, умел учиться на своих ошибках. Когда арангас вновь пронесся мимо зверя, адьярай спрыгнул на всем скаку и облапил добычу. Рыча, они покатились по траве. Уот быстро оказался сверху, оседлав собаку.