Я не знаю, что сказать ей на это. Не знаю, как так вышло, но оказалось, что я плачу. Я не помню такого, чтобы я плакала из-за проблем или успехов других людей. Наверное, мне стоит поблагодарить Германа за то, что мой эгоизм на несколько минут отступил. Но Лиза, наверное, привыкла видеть в этих стенах слезы печали, скорби, или счастья, поэтому, по всей видимости, она нормально относится к тому, что я плачу.
Так необычно даже думать об этом, вытирать мокрые скулы. И смотреть на нее. Выздоровевшую. Мы ведь могли никогда не познакомиться.
- Смотри, - вырывая меня из раздумий, изрекает девочка.
Я поднимаю глаза на это хрупкое создание, которое с чувством восторга снимает шарф, положив его себе на колени. А затем Лиза поступает точно так же, как и ребеночек в одной из палат, где мы с Германом были: проводит ладонью по черепу. Но он не гладко выбрит, на нем проросли волосы. И Лиза с блаженством гладит их.
- Они начинают расти, - объясняется девочка, хотя ей и не нужно.
Я все поняла. И я поняла, почему она накрасилась: сегодня ведь день ее ухода отсюда. Она возвращается домой, отправится в школу, будет получать знания, влюбится, впервые поцелуется, получит диплом, откроет для себя новых исполнителей и посетит самый лучший концерт в своей жизни.
Это все ее ждет!
Я верю.
***
У центральной двери госпиталя стоит большой квадратный стеклянный ящик, в который бросают взносы те, кто готов это сделать, чтобы помочь другим. Я сама подхожу к этому ящику - не Герман меня подводит. Однако он стоит за моей спиной.
- Ты можешь отдать, сколько хочешь, Лолита, - спокойно произносит он.
Совсем негромко.
- Здесь ценятся любые деньги. И если ты хочешь помочь, ты должна помочь, отдавая лишь то, что не жалко. Без сожаления. Иначе эти деньги никому не принесут пользы.
Я открываю коричневую сумку и достаю ту самую пачку, что сегодня утром, перед рабочей сменой, тайно засунул мне в карман передника Эмин. Не считая, скольким количество он решил меня “порадовать”, не вынимая купюр из пачки, я все бросаю в отверстие ящика, находящееся сверху.
Нет, никакого сожаления, обиды. Просто желание сделать кому-то добро. Желание спасти ребенка. Ведь кто-то спас Лизу. И еще много таких, как она, ожидают руку помощи. И я знаю, что сегодня мне необходимо ее протянуть.
Самое неожиданное происходит в следующий момент: Герман притягивает меня к себе, прижимая спиной к своей груди. Он наклоняется и целует меня в макушку. Не знаю, как это назвать, как сказать правильно, но в эту минуту мы, наверное, породнились.
Хорошо это или плохо?