Хозяин кабинета, наконец, закончил, уселся в кожаный трон и кивнул головой:
– Ну чего там у тебя, Дементьев?
– Я напомнить хотел, Леонид Петрович, вы обещали решить с переводом на полную ставку… И как по историческому обществу?
Проректор наморщил лоб. Покрутил в пальцах «Верту» в крокодиловой коже, бросил на стол.
– Видишь ли… Как там тебя? Игорь. Штаты все расписаны, в этом году уже не получится ничего поменять. В феврале-марте напомни. А с обществом… Ну, читал я твою записку. Лекции по школам, исторические реконструкции – это, конечно, хорошо. Но не особо актуально. Выборы скоро, понимаешь? Фонды ушли на молодёжный политический лагерь. И потом, что за тематика у тебя… Опричнина, Павел Первый… Какой-то негатив сплошной. Народу что нужно? Испытывать гордость за страну и стабильную власть. А у тебя какие-то намеки получаются. Непонятные.
– Да нет никаких намеков, Леонид Петрович! И всё-таки… Вы же обещали оплатить работу, я председателем на общественных началах восемь месяцев… Всё за свой счет делали, рекламу давали… Я в долгах весь.
– Ну. Потерпи. Решим чего-нибудь. Всё, извини, старик, время вышло.
Игорь поднялся, потоптался и в каком-то отчаянном порыве попросил:
– Леонид Петрович, тогда… Дайте в долг, пожалуйста, десять тысяч рублей. Я сразу верну, как получу за общество…
– Да ты охренел, что ли, Дементьев?! У начальства в долг просить! Совсем нюх потеряли. Всё, свободен.
Игорь побрёл к двери.
* * *
Серая масса медленно поднималась по лестнице ко входу на «Василеостровскую». На усталых лицах отпечаталось овечье равнодушие. Вездесущие старухи с острыми стальными локтями тащили загруженные донельзя тележки на колёсах, тихо ругаясь и нещадно переезжая неубранные ноги.
Солнечный лучик прорвался на миг сквозь низкие тучи, испугался увиденного и юркнул назад.
У тяжелых, грозящих ушибом стеклянных дверей небритый брюнет в кожаной куртке что-то втолковывал девушке в хиджабе с заплаканным лицом. От этой пары тянуло чем-то зловещим, и толпа инстинктивно обтекала их, даже не пытаясь толкаться.
Игорь нащупал в кармане пожухлой курточки последний жетон, сунул в щель и повернул алюминиевый рычаг турникета.
Скрипящий эскалатор тащил вниз бесконечное людское стадо. Резиновая лента нервически дёргалась и опережала, постоянно заставляя перекладывать уезжающую вперед руку.
Когда-то, в детстве, Игоря очень волновала эта непонятная неисправность. Казалось, что лента храбро, как разведчица, стремится вниз, в преисподнюю, и тащит за собой неторопливые трусоватые ступени эскалатора.
А ещё в детстве был папка. Большой, громкий и смеющийся. Потом он проработал год на ликвидации аварии в Чернобыле и вернулся совсем другим – высохшим, с погасшими глазами. И умер в девяностом году…