Амелин зажал горничной рот и прошипел:
– Запомни, если тронешь его, я тебя убью.
– А рука не дрогнет?
– Моя рука – не дрогнет. Я двадцать лет животы вспарываю.
Но она всё-таки не испугалась угрозы… Более того, эта хитрая бестия, оказывается, устроила всё так, что подозрения пали на него, Амелина. Всеволод Гаврилович был вне себя.
Своё слово он держал всегда. Позволить этой обезумевшей змее наслаждаться разбрызгиванием яда на следствии Амелин не желал. Это уже было дело принципа. Незачем ждать, пока эти следователи и судьи определят преступнице кару, он покарает её раньше.
Дом Олицких Всеволод Гаврилович знал, как свои пять пальцев, и чулан, в котором была заперта Дарья, нашёл легко. Её даже не охраняли, а замок, висевший снаружи, легко было открыть, имея некоторый опыт. Впрочем, может, всё это сделано было нарочно? Может, её сиятельство готовилась сама покарать преступницу, чтобы спасти от позора своё имя?
Амелин скользнул в чулан, пряча за спиной смоченный эфиром платок. Увидев его, Дарья вскочила на ноги.
– Что, тварь, не ждала меня в гости? – хрипло спросил Всеволод Гаврилович. – А я ведь по твою душу пришёл.
– Уйди прочь! В острог угодишь!
– Ничего, не угожу! А слово я держать привык. Что же ты, Даша, меня не послушалась? Старших слушать надо! – шипел Амелин, надвигаясь на горничную и чувствуя удовольствие от испуга, исказившего её лицо. Она отпрянула, затем бросилась на него, как разъярённая тигрица и расцарапала щёку. Амелин крепко схватил её и зажал рот и нос приготовленным платком. Когда Дарья лишилась чувств, Всеволод Гаврилович достал из кармана шнурок, повесил его на крюк – имитировать самоубийство оказалось не так сложно.
Правда, самоубийству горничной никто не поверил. Амелин ожидал ареста, но за ним отчего-то не приходили. По ночам ему стал сниться тёмный чулан и убитая им женщина. Тогда Всеволод Гаврилович решил уехать. Как можно дальше. Прочь от этого проклятого места.
Теперь же Амелин искоса смотрел на княгиню, на свою Лизу, а она глядела куда-то в сторону, крутя в затянутых в чёрные перчатки руках всегдашний хлыст. Они молчали уже дольше пяти минут. Наконец, Олицкая сказала, не поворачивая головы:
– Мне тебя не хватать будет…
– Неужели, ваше сиятельство?
– Чтобы ты ни думал обо мне, Амелин, а тогда, двадцать лет назад, я тебя, в самом деле, любила, – княгиня покачала головой. – Ты тогда такой молодой был, горячий. И песни пел…
– Да и ты, Лиза, моложе была.
– Твоя правда.
– А что, Лиза, не хватит, небось, духу тебе бросить всю эту синагогу да и укатить со мной, как мы когда-то думали?