Илья Никитич поднялся следом.
– Ах, да! Чуть не забыл самого главного! – воскликнул Василь Васильич. – Не идите в какую попало баню. Идите в Ломакинские. Непременно в Ломакинские! Баня, друг вы мой, первейшее самое дело. Баня – это ж почти как Причастие! Телу во здравие, душе во спасение! Эх, с каким бы удовольствием я отправился с вами! Чох-мох, не дал Бог!
– Не знаю, как вас и благодарить, Василь Васильич, – улыбнулся Овчаров.
– Бога благодарите, что свёл нас, – Романенко протянул Илье Никитичу руку. – Надобно было бы нам с вами на брудершафт выпить, но с утра я не усугубляю, а потому будем считать, что уж выпили и перейдём на «ты». До свидания!
– До вечера, Василь Васильич!
Романенко быстрым шагом направился к выходу, приговаривая любимую поговорку:
– Цоп-топ по болоту, шёл поп на охоту…
Пётр Андреевич Вигель задумчиво перечитывал полученное утром письмо. Письмо было от старинного друга отца Петра Андреевича доктора Жигамонта, просившего Вигеля прибыть в имение некой княгини Олицкой, где происходят довольно странные, по мнению Георгия Павловича, события. Пётр Андреевич отложил письмо и, поднявшись с места, прошёлся несколько раз по кабинету, заложив руки за спину.
Что можно предпринять? С одной стороны, нехорошо отказывать добрейшему доктору, но, с другой – стоит ли овчинка выделки? Ничего из ряда вон выходящего в доме Олицких не произошло. Безусловно, странности есть, но есть ли преступление? Что ж, выходит, надо ждать преступления? А если можно предупредить его? Георгий Павлович – человек здравомыслящий, остроумный, уравновешенный – он не стал бы писать зря.
Вигель распахнул окно и глубоко вдохнул воздух, который, однако, ничуть не освежил его, так как последние дни был раскалён до предела. Было настолько душно, что казалось, будто воздух стал твёрдым, и каждая клетка тела ощущала его тяжесть. Пётр Андреевич захлопнул окно и утёр платком шею. Должно быть, хорошо теперь в загородном имении князей Олицких! Но ехать туда нет никакой возможности. Нельзя же, в самом деле, оставить службу на неопределённый срок. Двухнедельный отпуск начальство обещало несколько позже, а Жигамонт просит приехать как можно скорее. Нет, никак не вытанцовывается…
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянуло жёлтое, высохшее лицо с огромными мешками под глазами.
– Дозволите-с зайти по старой дружбе-с?
– А, это вы, Любовицкий… – протянул Пётр Андреевич. – Что ж, входите, коли пришли.
– А вы мне не рады, – заметил Антон Сергеевич, входя.
Он и всегда был похож на высохший корень какого-то растения, но с годами сходство это увеличилось ещё больше. При этом в последнее время Любовицкий стал уделять большое внимание своему платью. Вот и теперь был он одет в белый парусиновый костюм, а голову его венчала белая широкополая шляпа. Это одеяние смотрелось на Антоне Сергеевиче вполне нелепо, но он, видимо, не догадывался об этом.