– Ему – нет, я думаю. А мне очень. Так я права?
– Правы, ма тант. Мне, в самом деле, очень понравился Пётр Андреевич.
– Я тебя понимаю, – улыбнулась Анна Степановна. – Будь я раза в два моложе против нынешнего, так сама влюбилась в этого молодого человека. Только…
– Что – только?
– Будешь ли ты с ним счастлива? Пётр Андреевич прекрасный человек. Но некогда он очень любил одну девушку. Но, увы, она вышла замуж за другого, хотя тоже любила его. Она была очень бедна, ей нужно было заботиться о маленьких сёстрах, а Пётр Андреевич тогда только начинал службу…
– Ах, Боже мой, да это же было так давно!
– Иногда давность произошедшего не имеет значения. Господин Вигель – однолюб. И, сколько бы ни минуло лет, он будет помнить ту женщину и любить её всегда. Ты должна это знать.
– Что же, из-за какой-то призрачной женщины он всю жизнь будет жить в одиночестве, оплакивая свою любовь к ней и не замечая других?
– Я этого не сказала. Дело в другом, моя милая девочка. Он может увлечься другой женщиной, жениться на ней. В этом случае, несомненно, он будет образцовым мужем и отцом. Но та женщина никогда не умрёт для него, она всегда будет жить в его сердце.
– Зачем вы говорите мне это, ма тант?
– Чтобы ты наперёд знала всё и понимала, на что идёшь.
– Я пока ещё ни на что не иду! – воскликнула Ася, поднимаясь. – С чего вы взяли? Мало ли кто показался мне приятным и интересным! Это не значит…
– Это – не значит, но значит – твоё теперешнее волнение.
– Спасибо, что предупредили, тётушка. Спокойной ночи! – Ася поцеловала тётку и направилась к двери.
– Постой!
Девушка обернулась. Анна Степановна приподнялась и перекрестила её:
– Храни тебя Бог, моя милая девочка!
– Спокойной ночи, тётушка…
Вернувшись к себе, Ася распахнула окно и долго вдыхала прохладный ночной воздух, вслушиваясь в редкие звуки засыпавшего города. Нужно было выспаться перед дальней дорогой, но Ася не могла уснуть. Ей хотелось выйти из дома, идти, куда глаза глядят, подставляя пылающее лицо прохладному ветерку, но идти было некуда, и Ася неподвижно сидела на подоконнике, обхватив руками колени и глядя на пустынную улицу.
– Вам шах, милый доктор… Будем продолжать, или сойдёмся на пате?
– Я поражаюсь вашей выдержке, княгиня, – сказал доктор Жигамонт, вынимая трубку изо рта.
Чёрный цвет подчёркивал бледность Олицкой. Она явно устала в последние дни, но ничем не выдавала этого. В ту ночь, когда не стало Бориса Борисовича, княгиня едва ли ни одна сохранила полное хладнокровие и распоряжалась так, точно ничего страшного не произошло. У Екатерины Васильевны случилась истерика, она не поднималась третий день, и Георгий Павлович прописал ей успокоительные капли. Князь Владимир старался выглядеть холодным, но дрожащие руки и судорожно подрагивавшее веко выдавали в нём сильное волнение. Что касается его младшего брата, то, казалось, точно на время его покинул рассудок. Вся тяжесть дел вновь легла на плечи Елизаветы Борисовны и её похожего на крысу управляющего, которому она и поручила все заботы относительно похорон.