Вообще же, Глеб — мужик добрый, очень работящий, вот разве только излишне суетливый.
— Наконец-то! — закричал он так, будто тут, в коридоре, ждал меня с раннего утра. — Зайди. Ты мне нужен.
И помчался в свой кабинет.
Здесь мы расселись: я — в мягкое низкое кресло у журнального столика, он — на вертящийся стул за своим рабочим столом, заваленным бумагами, и Глеб сразу стал вертеться туда и сюда, перебирая эти бумаги.
— Сейчас… — бормотал он. — Сейчас… Зачем-то ты был мне нужен.
Я терпеливо ждал. У ответсека в нашей суматошной конторе — адская работа. Он планирует номера, дает задания отделам, читает, на ходу правя, все материалы, засылает их в наборный цех, размечает гонорар, делает еще тысячу разных мелких, но необходимых дел и по каждому из них встречается, беседует, ругается с массой людей, так или иначе причастных к этому ежедневному фокусу — выпуску газеты. Так что, если он хотя бы помнит, что я ему нужен, уже удача.
Наконец Глеб протянул мне конверт:
— На, читай. Очередная «телега» на тебя.
У меня упало сердце.
Сколько лет работаю в газете, а все не могу привыкнуть к «телегам». Да наверное, никогда и не смогу. При этом слове сердце у меня каждый раз вот так же ухает, а в животе появляется неприятное чувство: то ли холода, то ли голода. Иногда жалобщики приходят лично. Бывает, приводят с собой родственников, друзей, представителей общественности, целые, как выражается Завражный, «телегации». Причем пишут и приходят почти всегда, а не только, если корреспондент действительно что-то перепутал. Но в то мгновение, когда вытаскиваешь письмо из конверта, от этого не легче.
С первых строк я понял, что пишут по поводу моего последнего судебного очерка. Я провозился с ним больше месяца. А история такая. Восьмого марта в общежитии электротехнического техникума два третьекурсника желали выпить за женский день непременно в женском обществе. Но ни в одной из комнат, где жили девушки, взаимопонимания не встретили: оба в этот день уже немало выпили в мужской компании. Наконец они попросту принялись ломать дверь — в разных объяснительных и докладных это будет называться потом шалостью. На шум вышел в коридор первокурсник, здоровенный парень из сельской местности. Он просто взял «шалунов», вывернул им руки, отвел к выходу на лестницу и легонько пнул под зад. Вокруг вопроса о правомерности его действий развернутся впоследствии такие дебаты, что не столь уж значительным представится то, что было через полчаса. «Шалуны» вернулись, прихватив с собой троих тоже очень шаловливо настроенных приятелей. Один из них вызвал первокурсника на лестницу, там на него набросились и здорово измолотили: разбили в кровь губы, вышибли зуб, подбили глаз, насажали синяков и кровоподтеков на ребрах.