привычно отметил баш-чауш. И сабля богатая, с черным йеменским клинком. А воин Пиштиван дрянной, истинный курд – труслив, лжив и, как все их проклятое Аллахом племя, жаден до грабежа. Это полезное качество сейчас и требовалось.
– Эфенди, наши не хотят идти в воду! – заявил Пиштиван. Он лучше других курдов изъяснялся по-турецки и обычно говорил от их имени. – Говорят: лошадей попортим, не надо идти, зачем? Без лошадей – какие мы воины?
Баш-чаушу нестерпимо захотелось осыпать негодяя самой черной бранью. Но сдержался: сказал ведь Посланник Аллаха (мир ему и благословение): «Верующий не порочит, не проклинает, не совершает ничего непристойного и не сквернословит».
И с таким вот сбродом приходится стеречь берег, ловить контрабандистов и бандитов! А по ночам просыпаться от всякого шума – а ну как русские гяуры пришли с моря, жгут дома, рубят рыбацкие лодки, лишая прибрежных жителей и без того скудного пропитания? Баш-чауш был уроженцем провинции Зонгулдак и принимал близко к сердцу беды, выпадавшие на долю местных обитателей. А курдским мерзавцам хоть бы хны – завас-баши уже не раз грозился донести на бесчинства, творимые башибузуками. Как будто он, баш-чауш, может удержать от бесчинств диких горцев! Таких одно может исправить – петля или кол, тонкий, смазанный по всей длине бараньим жиром…
Баш-чауш помотал головой, отгоняя соблазнительное зрелище. Придет время – и Пиштиван с остальными ответят за все; пока же надо проявить мудрость и изворотливость.
– Пашеры, которых мы ловим, торопятся к морю. Там их ждет фелука, и если поторопиться, то можно захватить и ее, и беглецов. А на фелуке наверняка полно добра…
«Как вспыхнули глаза у этой курдской собаки!» – и баш-чауш поспешил наложить последний штрих:
– А когда мы заберем груз во славу Султана, да продлит Аллах Милосердный его дни – я поставлю тебя бакыджи.[5] Ты ведь сможешь вести счет, Пиштиван?
Курд захохотал от удовольствия, широко разевая черную, щербатую пасть, выхватил из чехла ружье и понесся к соплеменникам, на скаку вопя что-то по-своему. Баш-чауш различал только повторяемое на все лады: «Чикальма! Чикальма!»[6]
Турок ухмыльнулся в усы: дело, считай, сделано.
В открытом море, обломки кораблекрушения., Сергей Велесов, писатель
Я ожидал чего угодно: вертолета, противолодочной амфибии, антикварного «АН-2», частной «Цессны». Но чтоб такое?
Летающая лодка облетела меня по кругу, продемонстрировав раскрашенный под Андреевский флаг киль и трехцветные розетки на плоскостях. Пилот помахал рукой, аэроплан протарахтел над самой макушкой, обдав меня волной касторового смрада.