Перед тем как приехать к сквотерам, девушки заехали на вокзал, и содержимое Настиной сумки перекочевало в Надин рюкзак. А сама сумка изменилась до неузнаваемости, после того как Надя разрисовала ее толстым синим фломастером. Настя оставила себе лишь кое-какие мелочи, например, очки. У нее было довольно плохое зрение, но к линзам она так и не привыкла, а очки надевала только во время чтения.
— Шуруп, здорово! — Надя поприветствовала мужчину лет тридцати, открывшему дверь на их стук. Шуруп был высок, упитан, с длинными светлыми волосами и всклокоченной рыжей бородой. Пестрая ленточка на лбу придерживала волосы. На нем были потертые голубые джинсы и клетчатая рубашка с закатанными по локоть рукавами. — Вот, привела к тебе гостью. Знакомьтесь: Настя — Шуруп. — Настя с усилием улыбнулась, Шуруп ответил ей усмешкой и пропустил девушек в квартиру.
— Слушай, Насть, мне надо бежать, — Надя озабоченно взглянула на наручные часы завода «Слава», пожалуй, единственную обычную вещь, от которой она еще не успела избавиться. — У меня скоро дежурство, я работаю сторожем в детском саду, тут неподалеку. А что? Нормальная работа, я там сплю, читаю, и еда после детишек остается. Я завтра еще зайду. Ну, пока. Счастливо оставаться!
— Ну, пошли, — Шуруп слегка шепелявил. Настя заметила, что у него не хватает двух передних зубов.
«Выбили в драке? Боится зубных врачей?» — машинально подумала она.
— Присаживайся, здесь у нас кухня. Газа, правда, давно нет, зато есть вода, пожалуйста, горячая и холодная. Хоть Ленводканал и пытался у нас водопровод отключить, но ничего у них не вышло, вентиль сломали, а он старый, чугунный, такой уже не починишь. Так что у нас теперь вода круглый год, не то что у остальных питерцев.
Настя вполуха слушала Шурупа, а сама с легким испугом оглядывалась вокруг. Увиденное ввергло ее в состояние, близкое к шоку. Ей никогда еще не приходилось бывать в помещении с такими закопченными стенами и потолком, покрытым живописными разводами. Казалось, что над росписью этой кухни немало потрудился художник-абстракционист, отличающийся ненавистью к людям и любовью к мрачным тонам.
Старый деревянный стол был покрашен когда-то белой краской, которая сейчас осталась на нем лишь в виде засохших чешуек. На скелете газовой плиты стояла грязная электрическая плитка. Из кривого крана в ржавую раковину со звоном падали капли. Табурет под Настей скрипел и качался. Он был похож на старую лошадь, раздумывающую, не сбросить ли ей седока на землю. Настя посмотрела вниз. Пол, застеленный досками, как ни странно, казался чистым. Она еще раз огляделась кругом. Да, здесь не было грязно, просто ужасающе бедно.