Ей ведь даже не придется накручиваться.
Позади Хельги и Ванессы Терентьевны стояла Клавдия, смотрела на экран, слушала, тихонько утирала кухонным фартуком слезы – она только что забыла про пироги в печи.
– Надо же, Алька наша…
– Мы просто не умеем любить и скрываем это. Мы думаем, что, ограничив свою Любовь тридцатью минутами в день, мы возьмем противоположный пол под контроль, но это не так. Давайте просто признаем – МЫ БОИМСЯ любить. Боимся быть женственными, мягкими, боимся сделаться зависимыми от собственных чувств, боимся раскрываться и кому-либо довериться. Как вы думаете, кто в этом случае остается в проигрыше? Мы сами. Посмотрите на моего мужа, посмотрите на него внимательно – он выглядит забитым? Выглядит принужденным к чему-либо? Покорным? А я люблю его все время, постоянно, я никогда не ограничивала идущий от меня к нему поток любви. Почему? Потому что верила, что любовь неспособна причинить кому-то вред. Какие еще вам нужны доказательства?
Вошел в комнату и остановился позади Клавдии и Антон Львович. До того он слушал знакомый голос из коридора – боялся, что выгонят, если войдет без приглашения, а теперь не удержался – хотел взглянуть на лицо дочери и внучки. Хотя бы раз, хотя бы одним глазком; его руки дрожали.
– А если бы нас любили по тридцать минут в день? Хорошо нам было бы? Задумайтесь об этом! А еще о том, почему от нас прячут истинную историю и те книги, что хранятся в специальных секциях библиотек. Зачем мы позволяем жечь на площадях наше истинное прошлое, наши корни, то, чем являлись до того? И пусть, если в этих книгах описаны ошибки предыдущих поколений, мы будем учиться на них, а не позволять верхам обворовывать нас в знаниях…
Ванесса Терентьевна не могла оторвать взгляда ни от живой дочери, ни от маленькой и совершенно чудесной на вид внучки. Девочка… Надо же, девочка. От мужчины…
– Поверьте, если следующим у нас родится мальчик, я никогда не отдам его на воспитание в специализированные лагеря – какой в том смысл? Сделать из него еще одного покорного и безликого члена Женской Общины? Да чем мы сами стали в этой Общине? Кем?
– Алька-Алька… – беззлобно качала головой Хельга. – Что же ты наделала? Что теперь будет?
В этот момент Лиллен притих. Лиллен смотрел странное и небывало смелое послание девчонки, которая сумела выжить после Равнин. И, значит, после Равнин тоже есть жизнь – совсем другая жизнь, другие законы, правила, места – люди смотрели, впитывали, качали головами, охали. Верили и не верили. Кто-то злился, кто-то радовался, кто-то негодовал, кто-то ругал правительство, кто-то матерился на Альку – по привычному укладу пошли волны, невидимая рябь.