- Встречал я таких тоже. Давненько, правда, это было. О других думали, а сами голову складывали, так-то вот… Были такие. - Он покашлял, вытер рукавом бороду, отхлебнул чай.
Совсем стемнело, небо на западе разлилось темной прозеленью, лишь над верхушками сопок стыла полосочка, подсвеченная из далеких-далеких глубин. Неуклюжий и громоздкий земной шар ощутимо поворачивался, уводя горы и тайгу в ночь, подальше от солнца. В долине сгустились тени, смазались краски, она казалась теперь глубокой и холодной. В костре потрескивали ветки стланика, пламя колебалось беззвучно и жарко.
- Видать, хорошие были люди, раз за других головы сложили, - сказал вдруг Серега, вспомнив последние слова Филатова.
- Это давненько, парень, было. Я еще молодым ходил, тоже, как ты вот, за приключениями. На берегу тогда строили факторию, ну и вроде совхоза, что ли… В Катуйске, тыща верст отсюда.
- Вы работали там? - спросил я, мгновенно покраснев от волнения.
- Да нет, так… - Филатов замялся, уткнулся бородой в кружку.
- Вы Зотова не знали? - не унимался я, стремясь ковать железо, пока горячо.
Он вскинул на меня блестящие от пламени глаза, опустил кружку.
- Будто бы знавал. Человек известный в наших местах.
- А не знали такого человека, по кличке Кин, Белый Кин?
Филатов сразу насторожился. Ответил чересчур сурово и резко:
- Не знал.
И надолго замолчал. А я подумал, что если он знал Зотова, то не мог не слышать о Белом Кине. Не мог! Знает, старый! Просто не хочет сказать. Не хочет - не надо. А вдруг он из тех, которые тогда?..
Ночью Филатов ворочался, ежился под своим плащом. Ночь выдалась звездная, прохладная. Серега встал, подложил в костер. Пожалев старого человека, укрыл его своим плащом; тот согрелся и уснул.
Утром старик поднялся и, увидев на себе чужую одежду, удивился. Заметив прикорнувшего спиной к костру раздетого Серегу, проворно накинул на него плащ.
- Это ты зря, парень, - отечески проворчал он и подоткнул плащ с боков.
Весь день мы проходили по долине, прыгая с кочки на кочку, перелезая через завалы, обходя топкие места. Вейник стоял здесь сплошной шелестящей стеной, под ногами мягко продавливался прошлогодний настил из жухлой травы.
- Хорошие сена, - сказал Филатов. - Пудов по восемьдесят с десятины можно взять, не меньше, тольковот кочкарник. Литовки сюда малые нужны.
Мы ходили по долине еще четыре дня, отыскали до десятка удобных участков с травой, определили запас сена в несколько сотен тонн. Все эти дни Филатов был замкнут, в разговор не вступал, на вопросы отвечал скупо. Его тронуло наше расположение и забота, он еще не раз за эти дни почувствовал дружескую теплоту, но ответных чувств не проявлял. Видимо, возраст его да и жизнь не располагали к откровенной доверительности. Только раз, когда я в разговоре упомянул Петра Николаевича Зотова, он спросил: