Когда, миновав балку, они наконец поднялись на знакомую гору, их охватило, как из печки, сухостью и теплом. И сразу перед ними засветился кучей лучистых огней большой веселый город. На Приморском бульваре играла флотская духовая музыка. Они - дома! Чувство радости, легкости вдруг охватило обоих. Усталости как не бывало. После долгого молчания они заговорили громко, шумно, стали смеяться и шалить.
- Га! - неожиданно гаркнул Санька в Митькино ухо, желая его испугать.
Тот находился еще под впечатлением недавно пережитого и в страхе присел.
- Апчхи! - так же дурашливо чихнул Митька в самое ухо Саньки.
Санька выждал удобный момент, подставил Митьке ножку, и тот шлепнулся лицом в мягкую пыль. Митька ответил ему тем же, толкнув его в колючий куст.
В городе у каждого уличного фонаря Митька приглядывался к безбровому лицу Саньки с опаленными волосами на голове, хватался за живот и хохотал.
- Вот в школе посмеемся над тобой! - обещал он. - Ты теперь вроде как ксендз!
Расставаясь с товарищем и крепко пожимая ему руку, Санька уверенно сказал:
- Если б не зыбь, мы б ее много поймали.
- Зыбь помешала! - бодро подтвердил Митька.
И, счастливые близостью к родному дому, они разошлись.
На следующее утро, едва на небосклоне наметился рассвет, в дальнем конце окраинной улицы, на крыше своего кривобокого домика, прислонившись плечом к кирпичной дымовой трубе, стоял заспанный, полуодетый, вихрастый Санька. Он вздрагивал от предрассветной прохлады, стонал от зевоты, а сам все смотрел и смотрел на запад, туда, где, он знал, с минуты на минуту из утреннего тумана должна проступить сразу по всей линии горизонта резко-яркая синь величественного моря.
Мир был прекрасен - он так и манил к себе. Погодка сегодня обещала быть редкостной, такой, каких в разгар лета было немного. В росистом воздухе чувствовались крепкие степные запахи и та не передаваемая словами, волнующая свежесть, которая двойственна только раннему, раннему утру. Было не холодно, не жарко, а как раз в меру… И главное - дул береговой ветер!