— Ты бесподобна… — прошептал он.
— Все для тебя, — улыбнулась она в ответ.
Хлопнула пробка шампанского. Искрящаяся в свете колеблющегося пламени жидкость полилась в бокалы. Отменное шампанское, французское, настоящее — оно как нельзя лучше подходило к этому моменту.
— За нас. — Она слегка прикоснулась краем своего бокала к бокалу мужа, на мгновение в воздухе повис мелодичный звон.
— За нас.
В прихожей пронзительно тренькнул звонок. Стас скривился.
— Кого черти несут? Надо же, как не вовремя. Может, не открывать?
— Ну, как можно? — вздохнула Наташа, ставя бокал на стол. — Пойду открою.
Стас, развалившись на диване, ждал возвращения жены. Было слышно, как открылась дверь, затем что-то щелкнуло… выключатель?
И тут из прихожей раздался совсем другой звук. Стас знал этот звук — так на пол падает что-то тяжелое. Он бросился на шум, даже не замечая, как опрокидывается столик, как летят на пушистое ковровое покрытие тарелки и свечи, как разлетается на мелкие осколки тонкий хрусталь. Его взгляд уперся во что-то красное, лежащее посреди прихожей — что-то стройное, изящное… и такое неподвижное. И на красном платье расползалось пятно, темное, еще более темное, чем густой цвет ткани. Казалось, время остановилось — словно фильм вдруг замер на одном-единственном, окрашенном в красный цвет кадре.
Несколько фигур, затянутых в черное, скользнули в квартиру, и Стас вышел из ступора. Его захлестнула черная волна бешенства, сейчас он уже не осознавал, что делает, тело действовало на бессознательном, автоматическом уровне, и это было страшно. И хотя мышцы не подчинялись разуму, от этого наносимые удары не стали менее смертоносными. В этих стремительных движениях воплотилось все, что было накоплено многочасовыми тренировками — пожалуй, ни на одной Арене он не действовал столь эффективно.
Первые двое, ворвавшиеся в коридор, были убиты на месте — одному рука Стаса, ломая кости, пробила грудную клетку, второму, почти одновременно, проломила височную кость. Два тела рухнули на пол, но за ними уже толпились следующие…
Устилая полы телами, Стас отступал к окну. Он уже начал уставать, вместе с усталостью появилось и трезвое мышление. Его хотят убить — не скрутить, не вырубить — просто убить. Без затей. И при этом совершенно не считаются с потерями. Живи он не на двенадцатом этаже, скакнул бы сейчас в окно — только его и видели. Но отступать было некуда. И он снова атаковал, и еще раз, и еще… его удары должны были бы быть смертельными, он не жалел противников — впервые в жизни он не просто старался победить — это, наверное, было невозможно, — он стремился убивать. Как можно больше. Правда, кое-кто из рухнувших на пол тут же подымался… хотя и не должен был. Времени на размышления о причинах такой живучести у Стаса все равно не было.