– Говно собачье, – сказала я. – Врачи всегда используют свою работу как предлог, чтобы не вести себя по-человечески.
– Не собачье, а птичье.
– Очень смешно, – сказала я, рассмеявшись. После Лей Пей он прошелся по всей ООН – у него были девушки из Таиланда, Индонезии, Непала. Африканка из Ботсваны, пара француженок-психоаналитиков и французская актриса, которая «не вылезала из палаты».
– Из чего?
– Из палаты в психушке. Больницы для душевнобольных.
Адриан идеализировал безумие на типичный лэнговский манер. Шизофреники у него были настоящими поэтами. Любой лунатик в бредовом состоянии – Рильке. Он хотел, чтобы я написала с ним книгу. О шизофрениках.
– Я знала, что тебе от меня что-то надо, – сказала я.
– Ты права. Мне нужен твой указательный пальчик и твой вечно отстоящий большой.
– Чтобы засунуть тебе в задницу.
Мы постоянно бранились, как дети. Наш единственный способ сказать о взаимном расположении.
История отношений Адриана с женщинами практически делала его членом моей семьи. Казалось, его девиз: «Никогда не трахай родственниц». Его нынешняя подружка, которая, как он мне сказал, теперь приглядывала за его детишками, была ближе всего к такого типа родне: еврейка из Дублина.
– Молли Блум? – спросила я.
– Кто?
– Ты не знаешь, кто такая Молли Блум??? – Я была ошарашена.
Со всем этим его безупречным английским произношением он даже Джойса не читал. Я тоже пропускала целые страницы из «Улисса», но я направо и налево всем говорю, что это моя любимая книга. Как и «Тристрам Шэнди»[119].
– Я биз-грамотен, – сказал он, напирая на первый слог.
Он был очень доволен собой. «Еще один тупица доктор», – подумала я. Как и большинство американцев, я наивно полагала, что английское произношение подразумевает образованность.
Ну да, образованные люди часто оказываются ужасными сволочами. Или занудами. Но я была разочарована. Как и в том случае, когда узнала, что мой аналитик никогда не слышал о Сильвии Плат. А я целыми днями говорила о ее самоубийстве, о том, что хочу писать выдающиеся стихи и засунуть голову в духовку[120]. А он все это время, видимо, думал о кофе с пирожным.
Хотите верьте, хотите нет, но Адрианову девушку звали Истер Блум – не Молли Блум. Она была пышногрудой брюнеткой и страдала, по его словам, «всеми еврейскими болезнями – очень чувственная и неврастеничная». Этакая еврейская принцесса из Дублина.
– А твоя жена – она какая?
Мы теперь так безнадежно заблудились, нам пришлось затормозить и остановить машину.
– Она была католичкой, – сказал он. – Паписткой из Ливерпуля.
– А чем она занималась?