Он соединил две части бритвы вместе и рассмотрел предмет в своих руках так, будто он был произведением искусства. Затем включил холодную воду и подставил край лезвия под струю. Некоторое время он стоял перед зеркалом — совершенно обнаженный — и изучал свое лицо, словно пытался узнать его. Майкл уже не был уверен в том, что именно видит за этими зелеными глазами, которые хранили секреты даже от самих себя. Сейчас он мог лишь сказать, что эти глаза слегка покраснели и выглядели уставшими от столь опасной работы… и от непрекращающейся войны.
Но — уставший или нет — джентльмен должен быть ухоженным, поэтому, не став тянуть с решением дольше нескольких секунд, он взбил мыльную пену и принялся сбривать щетину с правой щеки. На первом же движении рука предала его: Майкл сделал слишком резкий рывок, почувствовал мелкий укол боли, а затем ощутил, как теплая кровь течет от пореза к скуле.
Он стоял и смотрел, как маленькие ручейки крови стекают к его подбородку. Первый, второй, третий… они пахли, как кровавые колбаски на парижском рынке — свежие, сделанные после полуночи. Похоже, Майкл был настолько голоден, что даже собственная кровь могла разбередить аппетит зверя.
Но сначала нужно было закончить с бритьем — движение за движением, волосок за волоском — пока кожа не станет гладкой. Некоторые участки были особенно трудными и неподатливыми, некоторые сдавались легко. Не единожды в жизни ему приходилось получать серьезные травмы лица, и в эти периоды он надолго забывал про бритье, поэтому твердая черная щетина теперь даже при регулярном бритье не желала исчезать без боя.
Боль в щеке осталась, но она была совершенно незначительной по сравнению с тем, что уже приходилось переносить. Да и что бы подумала о нем его русская семья, если бы он не мог выдержать столь слабую боль?..
Он не желал позволять своим мыслям овладеть им сейчас. Когда покончит с бритьем, то сможет подумать, что делать с мертвой женщиной, лежавшей в постели. А пока… стоит просто продолжать приводить лицо в порядок. Она ведь этого хотела…
Некоторые волоски сурово цеплялись — то тут, то там — но боли практически не было. Лишь первое движение заставило его проникнуть под кожу слишком глубоко.
Так он стоял в ванной, в номере 214 отеля «Гранд-Фредерик» с его позолоченными стенами, синим фарфором и золотисто-синей плиткой на полу. Он наблюдал за тем, как из семи небольших порезов начинает сочиться кровь, чувствовал ее запах, напоминавший о ранах и слабости, и размышлял о том, как он сам когда-то оказался раненым и истощенным посреди русской глуши — так далеко от этого умирающего города Берлина. Что было бы, если б не стая Виктора? Лесные хищники…