– Хотел?
– Отец взял меня в Нью-Йорк и договорился с профессиональным скрипачом, чтобы я пожил с ним несколько дней и посмотрел, что к чему. Это было мерзко. Казалось, в этом… не было души, что ли. Я решил, что возненавижу музыку, если стану заниматься ею ради заработка. Я сказал отцу, что лучше займусь чем-то другим, что позволит мне сохранить любовь к музыке. Он сказал, что гордится мной.
– По-моему, он всегда тобой гордится, – пробормотала я, и Десмонд покосился на меня.
– Он говорит с тобой обо мне?
– Немного.
– Хм…
– Ты его сын, и он тебя любит.
– Да, но…
– Но?..
– Тебя не смущает, что он разговаривает с пленницами о собственном сыне?
Я решила не посвящать его в подробности наших с Садовником бесед.
– А тот факт, что он содержит пленниц, не смущает?
– Должен.
Ему хватило наконец мужества назвать нас пленницами. Но не настолько, чтобы попытаться изменить наше положение.
Ручей, стекающий от водопада к пруду, в глубину был не больше трех футов, но Элени умудрилась проплыть по нему до самой скалы.
– Майя, мы уходим. Тебе что-нибудь нужно?
– Вроде бы нет, спасибо.
Десмонд покачал головой.
– Ты иногда как мать семейства или настоятельница.
– Странная была бы семейка.
– Ты, наверное, ненавидишь меня?
– За то, что ты – сын своего отца?
– Я начинаю понимать, до какой степени, – сказал Десмонд тихим голосом и сел рядом со мной, обхватив колени руками. – На семинарах по Фрейду и Юнгу с нами занимается одна девушка – у нее на плече татуировка в виде бабочки. Безобразная и сделана неумело. Знаешь, такая сказочная фея с лицом, как у расплавленной куклы. Она пришла в открытом платье, и я увидел рисунок. И до конца занятий не мог думать ни о чем, кроме ваших крыльев. Как они прекрасны… Да, они ужасны, но в то же время и прекрасны.
– Мы воспринимаем их примерно так же, – ответила я ровным голосом. Но мне было интересно, к чему он клонит.
– Не уверен, что вы воспринимаете так свои крылья.
Ого.
Точно сын своего отца.
Но, в отличие от своего отца, стыдился этого.
– На другом семинаре мы говорили о коллекционерах, и я вспомнил, как отец рассказывал о бабочках своего отца. Но потом, конечно же, подумал о коллекции в его собственной версии. И снова вспоминал о тебе. На тебе нет ничего, кроме этого узора и шрамов, и все же ты умудряешься сохранить достоинство, что не под силу многим другим, нормально одетым. Уже которую неделю мне снится… это. Я просыпаюсь, весь в поту и возбужденный, и не знаю, кошмар это или нет, – он смахнул волосы со лба и завел руку за голову. – Не хочу даже думать, что я способен на такое.