Я почти два года прожила с Ноэми: она часто расхаживала по квартире в нижнем белье и читала вслух монологи, пока чистила зубы.
Да, чистила зубы. Поэтому продолжаться это могло бесконечно.
В тот вечер Садовник поручил Лоррейн устроить праздничный ужин в Саду. Мы расположились по обе стороны ручья, все сидели на разноцветных и причудливых креслах – что-то между пуфом и креслом-грушей. На нас были свободные платья из полупрозрачного шелка прекрасных оттенков, и они не имели никакого отношения к нашим крыльям. Мне досталась роль Елены, поэтому мой наряд был выдержан в зеленых лесных тонах, и только один слой сиял насыщенным розовым цветом. В тех же цветах Блисс смастерила для меня корону из полимерных роз.
Волосы у многих из нас были распущены – просто потому, что было можно.
Во время приготовлений смех наш звучал как-то уж слишком пронзительно. Мы делали это в память о Заре, но Садовник обратил все в праздник. Он, конечно же, знал, по какому поводу это делается, но был убежден, что мы ставим пьесу для него – ведь мы так счастливы под его нежной опекой. Этот человек обладал непревзойденным талантом к самообману.
Он даже не заметил, что Лоррейн купила себе парик, чтобы волосы, как и прежде, казались длинными и ухоженными. Она хотела понравиться ему. Больная.
Кроме того, он уговорил присоединиться Десмонда.
То, как тот воспринял смерть Зары, должно быть, сбило его с толку. Дес был сыном своего отца, но смотрел на вещи иначе. Иначе как убийством он назвать это не мог. Однако по-прежнему ничего не предпринимал.
Под конец первой недели, в течение которой Десмонд не давал о себе знать, Садовник заглянул ко мне перед завтраком.
– Десмонд сам не свой, – сообщил он, как только я открыла глаза. – Вы поссорились?
Я зевнула.
– Ему сложно переварить то, что произошло с Зарой.
– Но с Зарой все хорошо, теперь никто не причинит ей боли, – он искренне недоумевал.
– Когда вы сказали, что позаботитесь о ней, он думал, вы отвезете ее в больницу.
– Это было бы неосмотрительно. Могли возникнуть вопросы.
– Я лишь пытаюсь объяснить.
– Да, конечно. Спасибо, Майя.
Уверена, за эти несколько недель между ними состоялась не одна беседа, содержание которых осталось для меня загадкой. Но когда Десмонд появился на представлении, вид у него был такой, словно за все это время он вообще не спал. Должно быть, в тот день он выступал с докладом на семинаре: на нем была строгая рубашка с галстуком и темно-зеленые брюки. Верхняя пуговица была расстегнута, галстук ослаблен, и рукава закатаны до локтя – и все равно одет он был опрятнее, чем обычно. У меня промелькнула мысль, что рубашка цвета морской волны отлично подходит к цвету его глаз, и мне самой стало противно.