– Как ты вообще попал сюда?
И могла ли Бабочка выйти тем же путем?
Парень – Десмонд, как я полагала – колебался.
– Пару недель назад я видел, как Эвери сдвигал панель у двери для персонала, – ответил он. – Он задвинул ее на место, когда заметил меня, но я все-таки увидел клавиатуру.
– Нужно ввести код, чтобы открыть дверь. Как ты сюда попал?
– Эвери всюду использует три пароля. Я просто ввел их один за другим.
Что-то подсказывало мне, что в ближайшее время Эвери придется изобрести четвертый пароль. Нам не полагалось слоняться возле главного входа. Там, по обе стороны от запертой двери, находилась комната Лоррейн, в другой Эвери держал свои игрушки, пока Садовник их не изъял. Там же были кухня со столовой и медпункт. Потом – кабинет для татуирования, откуда можно было попасть в комнату Садовника, и еще несколько помещений, о предназначении которых мы не знали, но догадывались. Неизвестно, чем он в них занимался, но именно там умирали Бабочки. Нам без необходимости в этой части коридора появляться не стоило, разве что пройти на кухню. Ни Садовник, ни Эвери не выходили оттуда, если могли попасться на глаза кому-нибудь из нас.
– Но что ты хотел здесь увидеть? – спросил Садовник.
– Ну… сад… – нерешительно ответил Десмонд. – Я просто хотел посмотреть, что в нем такого особенного.
– Это мое личное пространство, – вздохнул отец, и я задумалась, не по этой ли причине он убрал камеру и микрофон из пещеры за водопадом. Потому что настолько дорожил своим личным пространством, что и нам подарил его иллюзию. – Десмонд, если ты действительно хочешь стать психологом, научись уважать право на личную жизнь.
– Бывает так, что это мешает психологическому благополучию. В таких случаях мой профессиональный долг – выведать эти секреты.
Забавно, но Уитни, когда рассказывала про свои семинары, ни разу не упоминала о таких моральных допущениях.
– И твой профессиональный долг – сохранить эти секреты, – напомнил ему Садовник. – Пойдем.
– Ты и спишь здесь?
– Иногда. Пойдем, Десмонд.
– Почему?
Я закусила губу и едва сдержала смех. Редко выпадала возможность увидеть Садовника в таком замешательстве.
– Потому что здесь спокойно, – ответил он наконец. – Подними фонарь. Я провожу тебя до дома.
– Но…
– Что?
– Почему ты делаешь из этого такую тайну? Это же просто сад.
Садовник ответил не сразу. Я понимала, что он обдумывает возможные варианты. Рассказать сыну правду в надежде, что тот поверит и сохранит это в секрете? Или солгать и ждать, когда правда все-таки вскроется? Если сын ослушался его однажды, то не исключено, что ослушается снова. А может, он пошел бы еще дальше? Может, сын значил для него не больше, чем Бабочка?