Ради него она была готова на все. Поэтому беспрекословно съедала то, что приносили, и старалась не замечать, как приносящий ей обеды, завтраки и ужины Эйл пугливо замирал каждый раз, когда видел грозно раздувшегося метаморфа. Айра не знала, был ли несчастный парнишка наказан за свою прошлую оплошность, но ни о чем не спрашивала - его внешний вид и без того был красноречив. Особенно то, с какой поспешностью он всякий раз сбегал из ее комнаты и с какой неохотой заходил лишь через полчаса, чтобы забрать пустой поднос.
Пару раз ее навещал лер Легран, заботливо справляясь о самочувствии, но едва стало понятно, что умирать она не собирается, а Кер выглядит все лучше и лучше, эльф приходить перестал. Впрочем, оно и неудивительно: у него наверняка хватало более важных дел, чем сидеть возле постели выздоравливающей ученицы, которой, в общем-то, его помощь уже не требовалась. Так что она лишь кивнула, когда в один прекрасный день учитель одобрительно улыбнулся и сказал, что будет рад снова видеть ее на своих занятиях, и не удивилась тому, что он больше не появлялся.
Все остальное время она могла делать все, что душе угодно... в пределах своей комнаты, разумеется. Причем господин Лоур на этот раз был так решительно настроен блюсти ее режим, что самолично наложил на дверь охранное заклятие, которое не позволяло ослабленной девушке выйти, не оповестив об этом лично его. Он, правда, еще не знал, что на Айру эти заклятия никогда не срабатывали, но она не стала беспокоить уважаемого лекаря сведениями об особенностях своего необычного Щита. А, терпеливо дожидаясь наступления вечера, бесшумно выскальзывала в окно, чтобы поспешить к дожидающимся ее Шипику и Иголочке, да тщательно проследить за тем, чтобы Бриер... а этот упрямец все равно нагло нарушал распорядок... не поранился, перебираясь через игольник.
По правде сказать, Айра была рада его видеть. В первую очередь потому, что это был единственный человек, который навещал ее просто так, по дружбе. Нет, он, конечно, придирчиво изучал ее внешний вид всякий раз, как только Шипик опускал его на землю. Демонстративно оглядывал с ног до головы и, воткнув руки в бока, преувеличенно серьезно вопрошал о самочувствии "самой тяжелой в мире больной". Но даже это он умел делать так, что ни раздражения, ни злости, ни желания отправить его куда подальше не возникало. И Айра просто не обращала внимания на эту, ставшую своеобразным ритуалом фразу, только вежливо интересовалась в ответ, не поранил ли благородного рыцаря оседланный им игольник. Он, разумеется, возмущенно фыркал и намекал в ответ, что, дескать, "конь-то" не его, а взятый взаймы... и вообще, он не оседлывал, а лишь позволял лапать себя колючими ветками, за что, естественно, нужно бы стребовать адекватную компенсацию... девушка, охотно подыгрывая, гневно вскидывалась, ядовито осведомляясь, какая ему еще нужна компенсация, если она и так позорит свое честное имя, болтая с ним ночами напролет. И дело непременно доходило бы до настоящей, хоть и шутливой, перепалки, но каждый раз все портил плохо понимающий шутки Кер, который вздыбливал шерсть и грозно урчал. Так что, в конце концов, Бриер со смехом сдавался и охотно признавал, что был неправ, после чего клятвенно обещал исправиться... а на следующий день все начиналось по-новому.