— Не боишься? — спросила, кивнув на небо.— Гроза...
— Бояться?! — Николай подбоченился, заорал во всю глотку: — Эй, наверху, кто там! Слазь! А то срежу иглой. Эй! Лучше вали оттуда! — И расхохотался.
Катя боязливо поглядывала вверх, где струя туманилась размытым светлым пятном, врезаясь в низкие тучи.
— Не бойся! Алле! — Николай потряс Катю, стоявшую словно в оцепенении.— Мы — боги! Здесь, на Земле, а там — пусто. Мы — боги! Ну! Смелее! Поехали!
Он перебежал к «самовару», включил форсажный режим. Высоко в небе, в том месте, куда вонзалась голубая игла, вдруг вспыхнуло, засеребрилось, пошло голубоватыми клубами яркое свечение. Николай скосил глаза — в часовне, освещенная сверху и сбоку, в белом с цветочками платье, с черной косой и белым бантиком, стояла Катя. Поджав ногу, она глядела на Николая с томящим упорством. И Николай глядел на нее неотрывно, и та сладкая морока, от которой он, казалось, только что избавился, снова овладела им. Рука как бы сама собой повернула краны, факел сник, погас. Мрак сомкнулся, упруго качнулись тени, лампы померкли и снова стали слышны страстные трели трещоточников. Катя повернулась, с-журналом в обнимку нерешительно пошла к выходу, перешагнула через порожек. Николай пошел навстречу, оступился, чуть не упал, но удержался, схватившись за подвернувшуюся этажерку.
— Иди-ка сюда,— позвал он.— Смотри!
Катя подошла, остановилась по другую сторону этажерки. Николай показал на банки, в которых шевелились подопытные лягушки.
— И эти трещат...
Катя склонилась к банкам, прислушалась.
— Трещат... Коля...
— Что?
— Давай выпустим, жалко...
Придерживая банки, он бережно положил этажерку на бок — банки раскатились.
— Пусть живут...
— Пусть...
Он взял ее за руку — их пальцы сцепились. Николай нашел и вторую руку — журнал выпал куда-то в темноту. Катя глубоко вздохнула, приникла к Николаю, подняла лицо, зажмурилась. Сжимая все крепче, все жарче, он медленно, словно в танце, повел ее к палатке. Катя не противилась, но уже внутри, когда они освободились от всего, что им мешало, вдруг выскользнула из его рук, села и, прикрывшись смятым платьем, прижала кулачки к подбородку.
— Коля...
— Катюша...
— Коля... ты... я... люблю тебя, Коля...
— Да, да, и я — тоже... тебя...
— А как же...
Но он не дал ей договорить, и она умолкла, тихая, дрожащая, покорная...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
— Маманечка, привет! Как наши дела? Как самочувствие? Что врачи говорят?
— Что говорят? Говорят... Ты лучше садись да расскажи, как там дома? Дня три, однако, никого не было. Че это вы? Чужие приходят, и время есть, а сродственнички такие занятые, для матери двух часиков не найдут... Забытая тут валяюсь...