Для подавляющего большинства студентов вариант аспирантуры даже не рассматривался. Вакансий было ничтожно мало, и, чтобы пройти сквозь угольное ушко, нужно было, помимо солидного блата, иметь еще и не менее солидную характеристику. Это, как известно, означало в течение всей учебы вести активную общественную работу, быть на хорошем счету у комсомола и профсоюза, что давало надежду на получение в конце пятого курса письменной рекомендации с печатью, заверенной тремя инстанциями, без которой ни о никаких занятиях наукой нечего было и думать.
Попасть в Интурист было существенно легче. Но попадать туда особенно не хотелось: стоило ли пять лет учиться, овладевать знаниями в стольких областях, чтобы потом работать попугаем, пересказывая иностранным туристам заученные наизусть идеологически выдержанные тексты? Не говоря уже об обязанности приглядывать за подопечными (особенно выходцами из капстран, потенциальными шпионами!) и составлять ежедневные отчеты о том, кто что сказал и сделал. И все же, за неимением иного выхода, многие выпускники филфака шли в гиды. На протяжении последующих лет мне приходилось выслушивать бесконечные восторги иностранцев по поводу русской лингвистической одаренности. Какая-нибудь Наташа/Ирина/Светлана «в совершенстве» владела французским/немецким/шведским, несмотря на то что «нога ее никогда не ступала во Францию/Германию/Швецию». И всякий раз, с трудом сдерживая раздражение, я объясняла, что Наташа/Ирина/Светлана, о которых шла речь, не только «в совершенстве» владели французским/немецким/шведским, несмотря на то что «нога их никогда не ступала» во Францию/Германию/Швецию (а почему, собственно, их лишили возможности учить язык, как все нормальные люди, в стране, где на нем говорят?), они еще и в совершенстве знали структуру языка, его историю, историю страны, ее литературу, словом, уйму вещей, которым в стране пятилеток не было и не могло быть применения. Оставалось работать попугаем-надсмотрщиком.
Что касается набора в КГБ, я затрудняюсь описать его в подробностях: предложения делались индивидуально, и получившие их предпочитали не распространяться на эту тему. Как происходили собеседования? Не знаю. Во всяком случае, дело обходилось без угроз, речь ведь шла не о том, чтобы завербовать осведомителя. В данном случае в кнуте не было надобности: пряников было предостаточно. Больших и сладких. Начиная с приличной зарплаты, по сравнению с Интуристом, где платили гроши. А главное – прописка, заветная московская прописка, предмет вожделения миллионов граждан, имевших несчастье появиться на свет не в столице. После пяти лет, проведенных в Москве, где жизнь была несравнимо легче и интереснее, где за это время появились друзья, завязались связи, вернуться по распределению в родной город – перспектива безрадостная. И вот возникала возможность этого избежать… Пряник был прямо-таки медовый.