Полагаю, Аарон Селестайн шамкает о кардинальном перевоспитании.
— Разве я могу занять чье-то место, кроме своего? — наигранно удивляюсь я.
— Конечно, нет. — перечит Селестайн. — Но ты знаешь, что гласит устав. Первое правило общества «Будь смирен», второе — «Будь полезен». Даже в мыслях, понимаешь?
Каждый раз, когда я встречаю мэра или Аарон Селестайн, они как будто за непреложный долг принимают напомнить мне, по их скромному мнению, неукоснительные к выполнению законы и уставы. Это раздражает.
Когда мне предъявили неподписанный приказ на расстрел, у меня был выбор: заткнуться, смиренно залег на дно, и сохранить жизнь мамы и Касс или продолжать бунтовать и закончить начатое отцом опасное дело. Я остановилась, и теперь у меня ничего нет. Так что, молчать больше нет смысла.
— Ваше общество держится на лжи и контроле. — выдаю я. Аарон Селестайн морщится, как будто ее кто-то больно ужалил.
— Знаешь, почему умер твой отец? — цедит она. — За ошибки приходится расплачиваться, иногда цена непомерно велика.
Меня пробирает гневная дрожь. Аарон Селестайн уходит, и на ее месте внезапно появляется темноволосая девушка в черном костюме, как у Фрэнка. У нее светлое лицо, густо усыпанное очаровательными веснушками, изящный носик с едва заметной горбинкой, а в обтянутых белоснежными перчатками руках зажат пистолет-шприц.
В Богеме все (кроме детей) имеют встроенный в руку датчик движения. Его всаживают пистолетом-шприцом в День Сбора, от данной процедуры — по многим причинам, которых перечислять слишком утомительно, — никто увильнуть не может. Теперь, куда бы я не направилась, власть будет знать каждый мой шаг. А чтобы избавиться от отслеживающего передвижения датчика, нужно резать руку, а это очень больно и рискованно, поэтому никто не отваживается.
— Привет, — приветствуется девушка, держа мою правую руку. — Я Кая. Будет немного больно.
— Не умрет. — торопит ее Фрэнк.
Кая всаживает длинную толстую иголку в руку и, нажав на прозрачный курок, впускает под кожу светящегося жучка. Затем дважды надавливает на него и просвечивающийся через тонкую кожу свет начинает мигать.
— Поздравляю, — ехидничает Фрэнк, — теперь он твой. Навсегда.
Отпустив с бледных сомкнутых уст виноватую улыбку, Кая удаляется в шатер.
Преодолев короткое расстояние от палатки к распахнутому входу необъятного здания, останавливаюсь и с усердием нажимаю на пульсирующий подкожный радар, но он, к огромнейшему сожалению, не отключается. Я слегка недоумеваю: почему это дурацкое устройство продолжает мерцать? Покрасневшая вокруг инородного прибора кожа жжет, точно ошпаренная, к тому же нестерпно чешется. Придется терпеть — неприятный зуд исчезнет всего лишь через пару дней.