— Поговори со мной, пожалуйста.
Большую часть свободного времени, остававшегося после учебы и выполнения работ по дому, я бездумно тратила на Люка. С отцом в последние дни практически не виделась, обходясь лишь коротким времяпровождением с ним на площади и обменом несколькими приветственными фразами дома. Я ругала себя за это. Мне нужно было уделять папе больше времени, расспрашивая, хорошо ли у него идут дела, что происходит у него на работе, почему он часто грустит. Но кроме Люка тогда меня ничто не волновало, единственное, в чем я нуждалась: чтобы мой возлюбленный друг был рядом, и никого больше мне не требовалось. Испытывая ни с чем не сравненную боль и бездонную пустоту, я корила себя за то, что полностью посвятила себя любимому. И потребовав внимания, он разозлил меня еще больше. Я снова одернула руку, и, не сдерживая раздосадованных чувств, крикнула:
— Отпусти, ты мне жизнь испортил!
Уставшее лицо Люка исказилось. Я поняла: ему больно и обидно. Я по-прежнему самоотверженно любила его, но не извинилась. И, стремглав умчавшись домой, целый вечер безутешно рыдала в подушку. Она так пропиталась слезами, что ее можно было выкручивать.
На следующий день все было по-другому. Казалось бы, неисчерпаемая усталость иссякла, появились необычайная бодрость и неотъемлемое всепоглощающее желание немедленно поговорить с Люком. Я искала его, чтобы перепросить. Но, увидев меня, он показательно отвернулся. Естественно Люк понимал, что я намеренно соврала, но он оказался слишком гордым, и решил меня наказать. Мы почти год не разговаривали.
Полные тоски мысли расплываются. Появляется странное чувство, будто я парю над пропастью, и я быстротечно проваливаюсь в беспокойный сон. Но засыпаю, как мне кажется, всего на несколько коротких минут. Меня будит мужской, прорезающийся сквозь дурное сновидение, голос:
— Просыпайся!
В лицо светит мощный ручной фонарь — от яркого света болят глаза.
Я настораживаюсь. Что происходит? Почему все недовольно стонут и, насупившись, как малые дети, суетятся? Убирая упавшие на лицо волосы, сажусь. Ребята из Семьи в спешке одеваются. Фонарь поворачивают и среди быстро двигающихся теней, я распознаю сонную Еву: она надевает пиджак.
Спускаю ноги на холодный пол. И нахожу под кроватью ботинки.
— Рад сообщить, — слышу язвительный голос Фрэнка (кажется, он улыбается), — сейчас вас ждет второе испытание. Вы выложитесь по-полной, или… умрете. Строгое наказание, правда? Удачи. — завершает он, приказывая следовать за ним.
— Что еще за испытание? — ошарашено осведомляется кто-то.