— Можно, я скажу вашей Милочке несколько воспитательных слов? — внезапно спросил женщину Антон. Та — обрадованно схватила его за рукав:
— Ради Бога…
Однако «воспитывать» Милочку Бирюкову не пришлось. Как только он следом за женщиной вошел в переговорную кабину, Коробченко повернулся к укрепленному на стене аппарату междугородной связи и указательным пальцем левой руки, не выпуская из нее телефонной трубки, стал резко накручивать диск. Реакция Бирюкова была мгновенной.
После Антон и сам не мог вспомнить в деталях, каким образом очутился в кабине № 8, за спиной Коробченко. Отчетливо в его памяти запечатлелся лишь тот момент, когда он почувствовал в своей ладони горячую Жорину руку с зажатой в ней рукояткой нагана. И еще запомнились Антону безумно расширенные глаза Жоры на белом, как мел, мальчишеском лице.
При обыске в карманах Коробченко нашли заверенную нотариусом расписку Владимира Олеговича Милосердова в том, что тот получил от Геннадия Митрофановича Зоркальцева семь тысяч рублей наличными деньгами, полпачки измятых сигарет «Прима», винную пластмассовую пробку и два рубля восемьдесят пять копеек пятнадцатикопеечными монетами. Изъятый у него наган с пятью оставшимися патронами, судя по номеру, принадлежал охраннику Колчину, труп которого, завернутый в брезент, обнаружили под вездеходом тюменские железнодорожники 12 июня. Первый допрос, сразу после задержания, проводила следователь Маковкина в присутствии прокурора, Шахматова и Антона Бирюкова.
Низко опустив стриженую голову и зажав между плотно стиснутыми коленями в заплатанных джинсах трясущиеся ладони, Коробченко обреченным голосом давал показания, тут же записываемые на магнитофонную ленту. Он ни в чем не запирался, не лгал напропалую, как это обычно делают на первом допросе, пытаясь выиграть время, уголовники-рецидивисты. Напротив, чистосердечным признанием Жора хотел «облегчить душу и избавиться от кошмара, накрученного глупой гастролью — в Минск и обратно». Многое из рассказанного им в дальнейшем надо было подтверждать свидетельскими показаниями и тщательными экспертизами, но главное сейчас заключалось в том, что задержан именно тот преступник, которого искали и который с оставшимися в нагане патронами мог безрассудно натворить еще немало серьезных бед.
…Жизнь Жоры Коробченко, по его словам, складывалась, как у всех, но сам Жора, сколько себя помнил, не хотел быть «инкубаторным». Единственный сын у матери-учительницы, он получил хорошую дошкольную подготовку и в начальных классах считался лучшим учеником. Чтобы не прослыть среди соклассников «паинькой», рано начал покуривать, бравируя, отведал спиртного. Неудержимо хотелось быть лидером во всем. В старших классах учиться, стало труднее, однако завоеванное лидерство уже не давало Жоре покоя, и он решил «лидировать» там, где легче. Природа не наделила его физической силой и смелостью, но после стакана вина эти недостатки словно исчезали. С отъездом Коробченко на учебу в художественное училище исчезло и сдерживающее влияние требовательной мамы, контролировавшей дома чуть не каждый Жорин шаг.