— Алексей Эдуардович, — сказал он негромко. — А долго же вы не знали о моей специальности.
— Глупости! — ответил профессор сердито. — Я знал, кому оставляю ключи…
Это был единственный случай, когда профессор соврал. «Капельдудка» хотел подойти к Горностаеву ближе, но профессор уже выпрямился и постучал палочкой о пюпитр.
— «Марш милитер»! — приказал он отрывисто. В этот вечер «капельдудка» фальшивил бессовестно.
Взгляните сюда… Эти следы можно заметить даже под краской. Две пули в бревне, одна в половице…
Прежде отсюда так дуло, что гасла лампа. Мы забили отверстие паклей и залили варом. Теперь тут кладовая нашей зимовки.
Да, Новоселов жил здесь. Мы нашли его фуражку, винчестер 30 × 30 с разбитой скобой и журнал «Солнце России» за 1915 год.
В те годы на острове было скучно. Представьте: изба под цинковой крышей, амбар на столбах, вместо сверчка ржавый флюгер. А там, где выстроен теперь магнитный павильон, висел медный колокол — подарок архангельского губернатора. Даже приказ был: «В случае тумана оповещать корабли частым звоном».
В этой бревенчатой конуре семь лет жили двое: унтер-офицер радист Новоселов и казанский недоучка студент Войцеховский.
Войцеховский мариновал в банках рачков, определял соленость воды и посылал трактаты не то в Петербург, не то в Казань. Связь с Большой Землей держал Новоселов. Радио доносило на остров странные, незнакомые слова: декрет, совдеп, ревком, продком, аннексия, федерация, комиссар… Трудно было понять, что творится в городе, где находилось прежде начальство радиста.
После обеда, запивая галеты мутным желудевым кофе, Новоселов пытался вызвать на разговор молчаливого Войцеховского.
— Ну, хорошо, федерация есть федерация, — говорил он в раздумье. — А как же Россия?.. Генрих Антонович… Это как же понять?
— А вы лучше не понимайте, — морщась, отвечал Войцеховский. — Социальные катаклизмы вблизи иррациональны, то есть вообще непонятны…
Он сидел, желтый, небритый, повязанный накрест, по-бабьи, пуховым платком, и щупал грязными пальцами зубы.
Земля была далеко. У Войцеховского побелели и распухли десны. Ему было на все наплевать…
За три месяца до выступления английских интервентов Новоселову удалось на норвежском гидрографическом судне выбраться в город. Говорят, он долго бродил по улицам, присматриваясь и расспрашивая людей, прежде чем явиться в ревком и познакомиться с новой властью.
Новоселов был из барабинских степняков — человек медленного накала, но прочных мнений. В те годы советской власти было не до полярных зимовок. Однако Новоселова приняли хорошо. В ревкоме ему обещали выстроить дом, прислать новую упряжку собак, выдали даже полушубок, ящик махорки и солдатские бутсы. Кто-то сгоряча сказал ему, что метеосводка для республики страшно важная штука. Но больше всего тронул радиста мандат, подписанный предревкома и начальником отряда Еременко. В нем говорилось, что земли острова Анна со всеми постройками, радиостанцией, научной аппаратурой и прочим инвентарем республика поручает под «личную ответственность» Григорию Ивановичу Новоселову.