Мыли посуду, говорили о постороннем. Мария рассказала об очередной премьере в театре, скромно заметив, что, кроме дьявольски красивой примадонны, смотреть в ней нечего.
Стас осмелел и спросил:
— Мария, а тебе не противно, что сотни мужиков разглядывают тебя и, как это сказать, с совершенно определенными мыслями?
— Профессия, привыкла. — Она рассмеялась. — Признаюсь, Стас, недавно играла на подмену, подруга заболела. А эта героиня — дурнушка. Я выхожу, зал не реагирует, проходит несколько минут, играю во всю силу — тот же эффект. Переживания мои никого не интересуют. Цветов не дарят, взглядом мажут… Я ужасно расстроилась. Понимаю, что дура, а сделать ничего не могу.
— Из тебя можно сделать некрасивую женщину? — удивился Станислав.
— Запросто, даже без грима.
Мария, расставив вымытую посуду, повернулась, и Стас увидел другого человека. Актриса ничего не делала с лицом, но оно разительно изменилось — глаза потухли, стали маленькими, бесцветными, один глаз слезился, движения стали неловкими, угловатыми, грудь как бы исчезла, а живот выпятился. Тяжело задышав, она спросила:
— Так вы, значится, уматываете? Работа, работа, лапшу не вешайте, к девкам собрались, а признаться не могите.
— Хватит, верю, — ошарашенно произнес Станислав.
Мария на глазах изменилась, вздохнула:
— Гуров, ты что наденешь? Может, погладить надо? — спросила прежняя Мария, красавица-жена.
— Спасибо, Машенька, обойдусь.
— Вспомнил! — Станислав вдруг придвинул к себе телефон, набрал домашний номер. — Лютик, это я, будь другом, взгляни на мою парадную форму. Я завтра уезжаю. Ну, раз о форме говорю, значит, инспекционная проверка, и беречь мне следует только печень. Мария и Гуров тебя целуют, я буду скоро.
— Тебе тоже форму? — спросила мужа Мария.
— Мне, дорогая, все наоборот. Я сам выберу, — ответил Гуров и пошел провожать друга.
Остаток дня Мария и Гуров посвятили уборке квартиры. И не оттого, что она была грязной, а чтобы занять руки, не говорить о последнем убийстве, о политике, о том, что с каждым днем все труднее дотягивать от получки до получки — слава богу, в Москве ее платили.
Наконец они все переделали, сели, выключили телевизор. Мария поставила на стол флакон духов и с вызовом сказала:
— Приняла в подарок от мерзейшего человека.
— Хорошие? — спокойно спросил Гуров.
— Замечательные. Ты мне не даришь духи почти год.
— Я знаю. — Гуров пожал плечами.
— На какие шиши ты собираешься жить в поездке? — В голосе Марии прозвучали тревожные нотки.
— На взятки. Я был в Котуни, еще до твоего нашествия. У меня там должник остался, если он жив и не вступил в компартию, что сомнительно, я не пропаду.