— Уже пятый день не получала, — на глазах ее навернулись крупные детские слезы.
— Вот видишь, к чему приучил жену Тимиш. Пять дней нет письма, уже в слезы, а если бы писал в месяц раз, все было бы нормально.
— А по-моему, ты перехватил, Николай.
— Но это же по-моему. У меня свое мнение. Я его еще не все высказал. А вот мой комиссар радуется, когда писем много пишут. Говорит, бойцы меньше об опасности думают. Сознаюсь, он прав. Но сейчас война и семьи при себе не всегда нужно держать. Да и невозможно. А вообще трогательно. Начнет вспоминать жену, вот таких карапузов. — Николай ущипнул Ларочку за щечку.
— Ты бы посмотрел, сколько детей вчера уничтожили немцы в поселке белых коттеджей. Если солдат будет всегда помнить свою семью и знать, что в случае поражения так будет с его детьми, я думаю, не хуже будет от этого их генералу.
— Убедили, — Николай поднялся, посмотрел на часы, — много побили детей в поселке?
— Девяносто восемь женщин и детей.
— Сволочи, — процедил сквозь зубы Николай, и на лицо его легло новое выражение, непохожее на прежнее шутливое. — А как рабочие? Не испугались?
— Поклялись на цеховых митингах работать еще лучше. Какие были трогательные и суровые выступления.
— Немцы не поняли одного в этой войне. С каждым днем наш народ будет все больше и больше нагреваться, а их — все больше и больше остывать. Русского человека тяжело накалить, но когда уже накалили, остужать приходится чрезвычайно долго... Завтра начнем рыть дополнительные противотанковые рвы вокруг города, Богдан. Надо укреплять город.
Николай оглядел всех, увидел потускневшие лица Анны Андреевны, Тани и улыбнулся.
— Война... ничего не поделаешь...
Пришел адъютант, лихо щелкнул шпорами, передал Трунову большой пакет, усыпанный печатями. Пакет, очевидно, был из Москвы. Трунов вскрыл его, там лежала небольшая бумажка, и она не соответствовала этому большому конверту и огромным сургучным печатям.
— Машина внизу?
— Так точно, товарищ генерал-майор, — снова щелк шпор.
— Комиссар в штабе?
— В штабе, товарищ генерал-майор.
— Ожидайте внизу, я сейчас спущусь.
Когда за адъютантом закрылась дверь, Трунов твердо сказал:
— Богдан, завтра же чтобы семьи здесь не было.
— Хорошо, Николай.
— Вы еще не получили приказания вывозить завод?
— Первое предупреждение было.
— Пусть сегодня ко мне в девятнадцать часов заедут Шевкопляс и Рамодан. Я постараюсь устроить вам платформы... Завод нужно начинать вывозить, Богдан.
— Но мы только наладили серийный выпуск.
— Сегодня состоится решение тройки. Я поехал...
Решительные слова Трунова подействовали на всех удручающе. Как-то так случилось, что все молча разошлись по комнатам и стало слышно, как захлопали крышки чемоданов. К квартире подошла война...