– Почему?
– Из-за Лолы.
Лола. От страха по спине бегут мурашки. Есть только одна причина, по которой могут отменить праздник для детей, которые так в нем нуждаются. Не хочу спрашивать. И все же спрашиваю, не в силах сдержать дрожь в голосе:
– А что с Лолой?
Вижу, как братья обмениваются взглядами. Потом Эрик поднимает на меня печальные глаза.
– Не могу сказать, потому что у нас договор.
– Лола… – Я пытаюсь проглотить комок в горле, и внезапно меня словно всю сковывает.
– Ливи, почему нам нельзя об этом говорить? Потому что тебе от этого становится грустно?
«Потому что тебе от этого становится грустно?» У него такой тонкий, жалобный и невинный голосок. И такой отрезвляющий. Хороший вопрос, Эрик… Так для кого же это правило? Закрываю глаза, потому что чувствую подступающие слезы. Нельзя при них плакать, нельзя.
И тут на мои плечи ложатся детские ладошки.
Открываю глаза и сквозь слезы вижу, что близнецы стоят рядом и Дерек хмурит брови.
– Ливи, все хорошо, – говорит он суровым тоном. – Все будет хорошо.
Два пятилетних малыша, больные раком, у которых только что умерла подружка, утешают меня.
– Да. Не волнуйся. Ты потом привыкнешь, – добавляет Эрик.
«Ты потом привыкнешь». От этих слов мне трудно дышать, и кровь стынет в жилах. Понимаю, мне это только кажется: я жива, сердце стучит.
И, тем не менее, от этих трех слов, всего за секунду, что-то во мне умерло.
Перевожу дыхание, беру их ладошки, сжимаю и целую. Потом улыбаюсь как можно теплее и говорю:
– Простите меня, ребята.
Вижу свое отражение в стекле, когда иду к двери игровой комнаты. Движения медленные и четкие, словно механические, как у робота. Поворачиваю налево и иду к холлу с туалетами.
Иду дальше.
Сажусь в лифт, выхожу из лифта, иду мимо справочной и выхожу через центральный вход.
Ухожу из клиники.
Ухожу от своего будущего на автопилоте.
Потому что я не хочу к этому привыкать. Никогда.
* * *
За каким чертом я сюда пришла?
Задаю себе этот вопрос, а мои дурацкие красные шпильки цокают по ступеням. Поднимаюсь и прохожу в дом мимо пьяных гостей, один из них пытается залезть мне под юбку. Задаю себе все тот же вопрос, когда вхожу на кухню и вижу Риган на рабочем столе с ломтиком лимона в одной руке и солонкой в другой, а Грант стоит рядом с ней, уткнувшись лицом в глубокий вырез ее платья.
Текила. Вот за каким чертом.
Хочу утопить в текиле все свои мысли, сомнения и чувство вины хотя бы на один вечер.
А еще хочу поблагодарить Эштона за фотографию, собраться с духом и признаться в том, что я в него влюблена. Потому что в глубине души у меня теплится искорка надежды: если я скажу ему об этом, что-то изменится.