Но неужели никто больше не слышал? Видимо, нет. Всхлипы за дверью становились все тише. Тари успокаивалась. Возможно, проснулась и поняла, что это был лишь сон, а может, кошмар сменился обыкновенным беспамятством. Гергос, понимая, что сам теперь едва ли уснет, прислонился к двери. Он пытался слушать, хотя теперь в комнате было тихо.
Или нет?
Гергос даже дышать перестал, лови звуки. Тари плакала. Совсем тихо, но так горько, что он почти физически ощутил ее боль. Снова надавил на ручку, потом стукнул легонько:
– Открой, это я.
Сначала тишина, потом шаги, неровные, босиком. Дверь чуть приоткрылась, в щелочку показалось бледное заплаканное лицо. Гергос даже подумать как следует не успел, шагнул внутрь, прижал к себе тонкое горячее тело. Слишком поздно сообразил, что на Тари только тонкая батистовая сорочка, даже шнуровка не затянута. Ее плечи снова задрожали, Гергос сильнее сжал их, зашептал в темно-медные волосы:
– Все хорошо, я с тобой, маленькая, все будет хорошо.
Она попробовала мотнуть головой, возражая, но он не позволил, накрыл ладонью мокрую щеку, прижимая ее к своему плечу. Второй рукой провел по спине, чувствуя под пальцами каждый позвонок. Такая хрупкая. И теплая.
Она шевельнулась, удобнее устраиваясь в его объятьях, повернула голову, подняла растерянный взгляд. Наверное, Гергос еще не до конца проснулся, да и Тари была еще во власти кошмара – она поднялась на цыпочки и поцеловала его, и он ответил. Его рука скользнула с ее щеки на затылок, зарываясь в короткие пряди и не позволяя отстраниться.
Тари не то вздохнула, не то всхлипнула и обхватила его руками за шею, прижимаясь еще теснее, всем телом. Горячие губы двигались робко и неумело, кончик языка один раз коснулся его нижней губы и отдернулся, словно в испуге. Смешная. Гергос заставил ее чуть запрокинуть голову, обнял так, что Тари больше не могла шелохнуться, и поцеловал по-настоящему – сильно, неторопливо, настойчиво. Она замерла сначала, потом осторожно двинулась навстречу. Доверчивая. Нежная. Желанная до одури.
Наконец проснулись остатки благоразумия, завопили, приказывая немедленно остановиться... и умолкли. Зачем? Все и так считают их любовниками. Тари первой его поцеловала, она сама его обняла, прекрасно понимая, что и зачем делает. Она уже давно не невинное дитя, и два года в Интернате наверняка выбили всю стыдливость.
– Дану...
Не то шепот, не то просто почудилось в учащенном дыхании. Глаза у нее теперь были абсолютно черные, в них даже луна, кажется, растворилась без остатка. Тяжелые от слез веки, мокрые дорожки на щеках... Гергос коснулся одной из них губами. Горячая и чуть соленая.