Обратно в дом Тари возвращалась уже в приподнятом настроении. Начинало смеркаться.
– Прогуляемся по парку?
– А вам не больно ходить?
– Нет, ничуть.
Больно было, но лишь самую малость. Тари уже почти не обращала на ногу внимания, привыкла. На этот раз говорила, в основном, она, а Энту слушал. Конечно, про последние два года она ничего не могла рассказать, зато про детство, про родителей и брата историй нашлось немало. Впрочем, наибольший интерес у Энту вызвала Метелка. Ожидаемо.
Гергос не вернулся и к ужину.
А госпожа Дайана смотрела на Тари с еще большим подозрением, чем раньше, и все спрашивала и спрашивала:
– Где вы были сегодня?.. Ах, Энту показал вам голубятню?.. И котят?.. Вы ездили к роднику?.. Энту рассказал вам про летние скачки в столице?.. И разрешил оседлать свою любимую кобылу?.. Как удивительно!
Кажется, она наконец поверила, что Тари всего лишь воспитанница Гергоса, зато теперь видела в ней опасность для своего сына. Наглая выскочка решила охмурить единственного наследника?.. К концу ужина Тари была готова взвыть от досады. Что бы они ни сказала, как бы ни ответила, все было неправильным, все вызывало лишь новую лавину ядовитых вопросов. На этот раз даже поддержка Энту ее не спасла.
А хуже всего было то, что госпожи Мариники на ужине тоже не было, хотя из Льена она не уезжала.
***
После очередного настойчивого стука пришлось открыть дверь. На пороге стояла Мариника, если глаза не подводили – довольно злая.
– Онсо, что ты делаешь?
Она ворвалась в кабинет, принеся с собой запах чернил и здравомыслия. Гергос был вынужден ответить.
– Прячусь.
– Дурак!
Он снова закрыл дверь на ключ и вернулся в кресло. Мариника отодвинула бутылку, когда Окъеллу к ней потянулся.
– Рассказывай.
– Отдай вино.
– Отдам, если решу, что ты имеешь на него право. Говори.
А что было говорить?
– Я не могу быть одновременно и ее любовником, и тем, кто уничтожит ее семью. Я не настолько злодей. Раньше думал, что смогу, но... у меня не получается.
– Ты сейчас о Тари?
– Нет, я об Атарьяне Коварэн, тавоховой сбежавшей принцессе!
Мариника тихонько вздохнула.
– Онсо, я бы хотела помочь, но я ничего не понимаю.
Разумеется, она не понимала. Окъеллу откинулся на спинку кресла, сжал ладонями виски, вновь нащупав старый шрам... и заговорил.
Снаружи прозвучал гонг, созывающий всех на ужин, но ни Окъеллу, ни Мариника не сдвинулись с места. Он по-прежнему объяснял, рассказывал, она слушала. Минутная стрелка сделала несколько оборотов. Почувствовав, что начинает болеть горло, Окъеллу снова потянулся к бутылке. На этот раз Мариника не стала возражать.