Нет, о таких вещах она не могла никому рассказать, даже госпоже Маринике. А говорить с дану о самом дану? Тари усмехнулась. Гергос бы наверняка с удовольствием послушал. Но все же это было слишком личное, о чем, наверное, даже ему не стоило знать.
Она взяла новый листок и продолжила:
{«Я очень боюсь, что все закончится. Не знаю, что должно случиться, но меня постоянно грызет страх. Все слишком хорошо. Идеально. Мы можем проводить вместе дни и ночи, смеяться, шутить, я могу целовать вас и слушать истории о ваших путешествиях, а потом рассказывать, как доктор Нахри учил меня зашивать раны – помните, прямо на живой свинье?
Я еще никогда в жизни так много не говорила. Но вам хочется рассказать все!.. И в то же время я пишу это письмо, вместо того чтобы пройти несколько шагов по коридору и... Вы скажете, что это все глупости и бояться нечего. Да я и сама знаю. Но вдруг? В некоторые дни мне бывает сложно вдохнуть – так страшно!
Вдруг с вами что-нибудь случится? Или я сделаю что-то ужасное, ведь вы знаете мой несносный характер! Несколько дней назад я обнаружила на своем белье кровь. Это значит, что, возможно, скоро вернутся регулы, и я смогу родить ребенка... Я каждый раз вспоминаю слова госпожи Дайаны. И понимаю, что то, что мы делаем, ужасно, неправильно. Я не имею права на это счастье, ведь могут пострадать другие – например Энту, ваш наследник. Именно ему должен принадлежать Льен. А я воровка. И, мне кажется, я украла у вас куда больше, чем просто коробочку для пастилок.
Если бы можно было просто быть рядом и ни о чем думать, ничего не бояться!»}
До конца страницы оставалось совсем чуть-чуть, но Тари не стала дописывать. Перо в руке дрожало, и дышать было даже труднее, чем обычно в такие моменты. И хорошо, что она не пошла к дану! Зачем ему все эти глупости? Тари аккуратно выдернула лист из-под держателя и скомкала его. Потом поставила прибор туда, откуда взяла, вытерла глаза и решительно шагнула за дверь – ведь достаточно было пройти несколько шагов по коридору!
***
Стулья в гостиной были составлены рядами, столы и диваны отодвинуты к стене, а впереди, рядом с роялем, стояла низенькая банкетка. Именно на ней предстояло восседать юному дарованию. Дарование в данный момент бледнело и исходило холодным потом в дальнем углу комнаты, где его пыталась успокоить Мариника: что-то горячо шептала, обмахивала веером и пожимала руку.
Гергос скучал. А сидящая рядом Тари вертелась из стороны в сторону, во все глаза рассматривая цвет анкъерского общества. Не все из присутствующих могли бы получить приглашение на бал Малого Двора, но были здесь и те, кто, даже получив его, предпочел бы гордо отказаться. Во все времена во всех странах были люди, чья величайшая – а то и единственная – заслуга заключалась в том, что они чихать хотели на верховную власть. И даже то, что власть, в принципе, отвечала им взаимностью, не охлаждало их пыла. Они судили, они критиковали и чуть ли не ежедневно выдавали уничижительные памфлеты и эпиграммы на самых видных государственных деятелей. Да и просто деятелей. Гергос за последний год получил четыре таких в свой адрес.