От слов Ибрагим-хана его почти шатало, от того непостижимо нового, влекущего, искусительного, что нахлынуло на него, словно первая, манящая вдаль любовная тоска и ее глаза, ее тело, летящее над землей… его пылающий мозг, не способный ни на одну четкую мысль, был так придавлен чем-то, так страшно напряжен, словно вот-вот что-то должно было лопнуть в нем. Он почувствовал, что душа его необъятно расширилась, поддалась тяжелому смутному опьянению, и мозг его затуманился. Да, только нам должен принадлежать мир, и тогда она поймет и полюбит меня, потому что я хозяин и мне подчинен этот мир.
«Сегодня, когда принято решение о выводе советских войск, когда русские бегут, мы устроим показательный теракт, свалив всю вину на них, и осуществит это наш герой, истинный сын и преданный поклонник нашей веры Джура». Джура даже не понял, что речь о нем, он, который в своих мечтах уже был готов стать хозяином мира, должен покинуть этот мир и умереть за дело великого Аллаха. Но почему я, ведь жизнь так прекрасна, ведь только сейчас я осознал, каких вершин я мог бы добиться, как много того, что я не успел совершить. Это Мустафа, ведь он так ненавидит меня, он ревнует и завидует моим успехам. Он вспомнил последнюю встречу, когда в ярко освещенной комнате Ибрагим-хан отчитывал Мустафу за провал операции и хвалил Джуру. «Четырнадцать подорвались на растяжках, поставленных Джурой, – перечислял он, – это заставило их идти через мост в обход, где еще двенадцать свалились в пропасть от его обрушения в результате взрыва. Пятеро пленных и трое тяжело раненных, которых мы пристрелили там же, итого взвод солдат и два захваченных БТР, вот итог работы Джуры, а что у тебя? Полный провал, пятеро убитых и четверо тяжело раненных, и ты еще смеешь что-то блеять в свое оправдание, да какой ты командир, тебе только баранов пасти, пошел вон!» Мустафа молча повернулся и вышел, а Ибрагим-хан посмотрел на Джуру и сказал: «Кровью должен смыть свой позор, позаботься об этом».
Когда Джура вышел от Ибрагим-хана, он увидел, что недалеко от дома маячит одинокая фигура, это был Мустафа. Мустафа не любил Джуру, тайно завидуя его успехам, называл его кафиром и русской собакой. Он не понимал, как этот русский так быстро набрал авторитет в глазах Ибрагим-хана, как стал незаменим, как ему удавались хитрые военные вылазки, где он почти без потерь громил и убивал русских, а сам Мустафа терпел провалы и неудачи. После последней операции, в которой ему пришлось потерять почти половину своих бойцов и с трудом уйти от русского десанта, Ибрагим-хан грозился лишить Мустафу звания амир