Ничего не изменилось, наоборот, будущность несла еще больше крови, слез и страданий обеим противоборствующим сторонам. Уже несколько дней Джура сидел в этих развалинах, на этой большой свалке, ему поручено ответственное дело, заложить взрывчатку у забора безопасности, забор должен был быть взорван, а по проходу пойдет группа боевиков, пойдет убивать и сеять горе и страдание людей, пойдут со словами великого пророка. Нет, нет и нет, никогда не допустил бы великий пророк этого беззакония и безумия. Кто дал нам право убивать, прикрываясь словоблудием об освободительной борьбе, оккупации, уничтожении культуры и обычаев, а, может, мы сами – источник всех наших бед, не сумевшие убить в себе неверных, дабы нести в мир светлое учение пророка? Я трусливое животное, боясь за свою жалкую жизнь, иду вместе с ними, предавая последние остатки совести, а нужна ли мне эта жизнь? Что я могу вспомнить, только кровь и насилие, да еще злые и хитрые рожи своих покровителей, несущих только одно – смерть.
Воздух был густой и морозно застывший. Тихий серовато-синий свет едва доходил до земли, а сама земля была черна и отвратительно пуста, только холодная галька перемежалась с песком, отчего эта пустота стократно увеличивалась. Джура припал щекой к этой чужой и холодной земле, прислушиваясь, не нарушит ли этот вечный покой шум патрульной машины. Джура сам вызвался доставить смертоносный груз к забору и заложить взрывчатку, да, это был смертельный риск, но он шел на него, потому что часто, оглядываясь назад и вспоминая свое прошлое, так и не смог отыскать в нем что-то такое, что ассоциировалось бы с понятием «счастье».
Только один вечер, когда он шел с другом Сашкой и Диной, всплывал в его памяти, только тогда он был бесконечно счастливым и радостно ждал таких же новых встреч, только тогда стихи сами рвались из груди:
Когда бы смерть грозила мне клюкой,
Не побоявшись, крикнул палачу:
«Есть у меня она, не нужно мне другой,
Ее люблю, ее одну хочу».
Больше никогда ничего подобного в жизни Джуры не происходило, и тот вечер, и счастливые глаза Дины были тем самым упреком всей жизни Джуры. Как дорого заплатил он за самый тяжкий грех на земле, именуемый трусостью. Вот и сейчас он как зверь крадется по темной безлунной земле, чтобы совершить очередную гнусность, чтобы снова посеять страх и разрушения, кровь и слезы, нет, он не герой, он подлый убийца и достоин смерти.
Уже полчаса майор израильской армии Дина Фельдман наблюдала за странной тенью, приближающейся к забору безопасности, ее беспилотник, как одиноко мерцающая звезда на темном небе, давно отслеживал этот объект, странно приближающийся к забору. Он то припадал к самой земле, то, согнувшись в три погибели, короткими перебежками устремлялся к цели. Превосходная оптика позволяла рассмотреть человека до малейших деталей, этот нес на спине большой мешок, поколдовав на пульте, удалось рассмотреть даже его лицо, что-то знакомое промелькнуло перед ней на экране, что-то хорошо знакомое из далекого детства, эти глаза, да, она помнила эти глаза, это лицо, ну конечно, это же он, Жека, зачем он явился сюда, ведь говорили, что он погиб, на кладбище в Ташкенте есть даже его могила, и родители оплакивают своего сына. Значит, не погиб, струсил и выжил, а теперь служит им, убийцам, призывающим уничтожить ее государство, не случайно крадется, тащит в своем мешке очередную бомбу, ну нет, я не дам тебе возможности взорвать чтолибо, я не дам осиротить еще одну или несколько еврейских семей, я сама уничтожу тебя, она ввела команду на уничтожение цели, самолет-робот подготовил ракету.