— Привет. Сердишься?
Прежде чем ответить, мужчина оглянулся и, только убедившись в том, что рядом никого нет, приблизился вплотную ко мне и кивнул в сторону извозчика:
— Он глухой. И — нет, не сержусь. Я удивлен. С чего ты вдруг бросилась на меня?
— Не хотела, чтобы ты убил того человека.
— Что тебе до него? Разве вас этому учат в ваших храмах?
— Не совсем… — мне было сложно говорить на эту тему, особенно учитывая тот факт, что я, похоже, знала меньше о своей предполагаемой жизни, чем мой собеседник. — Но у меня ведь и своя голова есть на плечах, могу отличить добро от зла.
— Похоже на то, — согласился Ламар. — Но это вряд ли поможет тебе, даже наоборот. Мастер не любит, когда нарушаются его законы, а ты именно это и сделала.
— Тогда, может быть, не стоит ему рассказывать об этом?
— Я бы хотел промолчать, но не могу, — мрачно ответил мужчина. — Не забывай о том, кто я — и кто ты.
— Ну, да, ты — хороший, я — плохая, как же, помню, — я усмехнулась, глядя на то, как Ламар покраснел после моих слов.
— Таковы правила, — наконец, вздохнул он.
— А как насчет тебя? — я вспомнила выражение лица своего собеседника, когда его несостоявшаяся жертва скрылась. — Мне показалось, что ты не слишком рьяно пытался выполнить свой долг перед отечеством. Дал провинившемуся уйти.
— Моя главная обязанность — доставить тебя до места назначения целой и невредимой. Все остальное второстепенно.
— Чтобы там мою целостность и невредимость нарушили? Похвальная исполнительность.
— Это не мое дело.
— А чье же тогда?
— Ты сама все прекрасно понимаешь, — Ламар нахмурился с недовольным видом. — Насколько мне известно, ваши правила не слишком отличаются от наших, так что я не понимаю, к чему все эти разговоры. Что Бальтазар делает с теми, кто идет против его воли? Уничтожает. Так чего же ты хочешь от меня?
— Не знаю, — я задумчиво посмотрела перед собой, пытаясь найти нужные слова. — Наверное, немного сочувствия и доброты. Хочу, чтобы ты вспомнил о том, кто ты.
— И кто же я?
— Человек.
Я не вкладывала в это слово никакого скрытого смысла — оно вырвалось у меня само собой. Но по лицу Ламара я поняла, что услышанное произвело на него сильное впечатление. Мужчина выпрямился в седле и заметно помрачнел. Возможно, он и сам не раз задумывался на эту тему, однако мне показалось, что было слишком рано пытаться залезть к нему в душу. Возможно, мне больше и не представится такая возможность, но, стараясь разговорить его, я рисковала оттолкнуть от себя того, кто, похоже, все больше склонялся на мою сторону. Это было странное ощущение — никогда прежде мне не удавалось влиять на более взрослых собеседников. Похоже, в этом мире я, на самом деле, уже не считалась ребенком — и к моим словам можно было прислушаться. Это открытие, с одной стороны, обрадовало меня, а с другой, огорчило. Конечно, осознание своей значимости было приятным, но, в то же время, ставило меня в один ряд с остальными. Если суд в лице Мастера сочтет меня опасной, то никто не посмотрит на мой юный возраст. Почти физически ощутив, как на моей шее затягивается веревка, я непроизвольно сглотнула слюну. Тем временем к нам подъехал один из конвоиров, и Ламар отстал, чтобы о чем-то поговорить с ним. Его собеседником оказался достаточно молодой человек, который был ненамного старше меня, однако его лицо уже имело следы битв, в которых он участвовал — через всю левую щеку проходил шрам, делая его похожим на разбойника. Представив себе, как должна была выглядеть такая рана, я вздрогнула и отвела взгляд. Впрочем, это было лишним — парень даже не взглянул в мою сторону. Судя по всему, он сообщил Ламару какую-то важную новость, потому что на лице моего недавнего собеседника тут же появилось озабоченное выражение. Я уже привыкла к тому, что все новое в этом мире зачастую означало очередную неприятность, и внутренне напряглась. Однако мне не удалось узнать, что встревожило воинов, потому что они отстали от моей повозки, и направились к концу процессии. К этому моменту мы уже покинули населенный пункт, который оказался не таким уж и крупным — судя по всему, жизнь города была сосредоточена вокруг его центральной площади, а за ней практически никого не было.