стать для вас всем. Потому как, только это произойдет, оно исчезнет без следа,
оставив вас ни с чем. Творчества недостаточно, чтобы наполнить вашу жизнь и
придать ей смысл. Для этого нужны иные вещи.
– Какие же?
Себастьян едва заметно улыбнулся.
– Не знаю, цветочек. И до сих пор ищу.
Они устроили пикник в тени огромного дуба, самого большого и старого дерева
в Эверморе. Себастьян рассказал, что его посадил первый граф Эвермор в 1692
году или около того.
За едой они почти не разговаривали, ибо каждый, по всей видимости, был занят
собственными мыслями. Дейзи не ведала, что у Себастьяна на уме, но сама она
размышляла о своих бесчисленных признаниях ему. Прежде она никому не
сознавалась в столь личных чувствах, даже Люси. Особенно Люси, ибо зависть
сестриной красоте и достижениям – черное и горькое чувство, которое Дейзи
отрицала и всячески пыталась задавить.
Но Себастьян выслушал ее ужасные признания, не моргнув глазом. По сути, он
воспринял ее зависть, как нечто вполне понятное и естественное.
При этой мысли Дейзи не смогла сдержать улыбку. В первую встречу с
Себастьяном Грантом она бы в жизни не подумала, что с ним может быть так
легко разговаривать. Вообразить только, стояла там, как идиотка, болтала без
умолку и перечисляла самые свои вопиющие недостатки, не допуская даже
мысли, что ее нелестное мнение о себе вызовет его недовольство.
Если я еще раз услышу, как ты поносишь свои изумительные веснушки или эти
роскошные волосы, то сорвусь и разобью себе голову об стену.
Улыбка Дейзи стала шире, в ней вновь расцвело ощущение счастья и оставалось
с ней весь день, пока Себастьян водил ее с экскурсией по поместью.
Оставив корзину для пикника на ферме, они посетили некоторые из любимых
Себастьяном в детстве убежищ: обветшалый домик на дереве, который они с
кузенами построили, еще будучи мальчишками, башни, где они любили
разыгрывать осады и сражения, и огромный самшитовый[1] лабиринт. Хотя
прошло много лет с тех пор, как Себастьян ходил по нему в последний раз, он
без труда провел ее меж высоких зеленых изгородей к открытой площадке в
центре, где посреди круглого фонтана возвышались скульптуры девяти
женщин.
– Музы, – широко улыбнувшись, пояснил он. – Их возвел мой дед. Он был
поэтом, и летом особенно любил работать здесь. Наверное, из-за тишины. –
Себастьян указал на место, рядом с которым стояла Дейзи. – Бывало,
растягивался прямо на траве. Так, лежа на животе, он целыми днями напролет
царапал в своей тетради вирши. Порой я тоже приходил сюда, и мы писали
вдвоем.
– Вдвоем прятались от вашего отца? – догадалась Дейзи.