Сомнение дает возможность безгранично расширить варианты. Если ты сомневаешься и не воплощаешь желание, ты становишься непредсказуемым. Чем больше сомнений, тем больше непредсказуемости.
Например, ты решил, что будешь каждое утро в понедельник есть овсяную кашу. Готово, ты создал ячейку, в которую я могу забраться, поскольку точно знаю, что она будет находиться в конкретное время в конкретном месте. Если же ты не воплотил желание есть овсяную кашу каждый понедельник, а подверг ее сомнению и отклонил, можешь каждый понедельник с утра есть все, что угодно, а можешь вообще не есть. Ты можешь делать все, что хочешь, у тебя выбор из бесконечных вариантов.
Именно поэтому важно управлять сомнением. Человек без сомнения или с управляемым сомнением беззащитен, поскольку его желания разложены по ячейкам, в которые очень просто попасть и делать с ними все, что хочется.
Выдержки мыслей Омска Решетникова, вечер спустя сутки после отключения редактирования:
Почти весь день проспал, все равно приехал на «Горьковскую» слишком рано, пошел по направлению к Дворцовому мосту. Еще два часа до конца рабочего дня Наума. Дошел и взглянул на Башню Татлина. Под непрекращающимся моросящим дождем и в наступающей, пока еще серой темноте она выглядела мрачно и величественно.
Всегда втайне восхищался ей. Точнее, сначала втайне, когда город бунтовал против ее возведения. Через несколько лет ей восхищались все без исключения. И вот теперь я не отредактирован и все равно вижу, что она прекрасна. Не могу ничего с собой поделать. Да и нужно ли что-то делать? Что такого плохого в Башне Татлина? Много всего: важно не то, как она выглядит, а что символизирует.
Читал антиутопии и хорошо понимаю, что плохого в редактировании людей. Это даже звучит жутко, неужели никто не задумывается об этом? Конечно, нет, ведь я сам об этом не задумывался.
Помню, как все начиналось. Подписал контракт, пришел домой и не мог многое сказать. Не в том смысле, что хотел скрыть. Говорил, но осекался, будто заикаюсь, боюсь собственного голоса. Вместо того, что хотел сказать, говорил другое. Сначала это было невыносимо и жена спрашивала, что со мной такое, а я не мог объяснить. Прокручивал в голове фразу, а когда начинал говорить, ничего не получалось, произносилось другое. С этого, видимо, и начинается редактирование.
Когда жена перестала нормально говорить? Не помню. Видимо, к тому моменту я уже был полностью отредактирован, от слов к мыслям.
Башня Татлина. Примерно знаю, как она устроена, понимаю предназначение семиэтажных вращающихся зданий, этажей, за исключением последнего. Интересно, что там? Это загадка для всех, мы с женой часто обсуждали, что там может быть. Доступ есть только у Льва Глебовича. Наверное, он поднимается туда со своего предпоследнего этажа, где находится его кабинет. На предпоследнем уровне я был всего раз и навсегда запомнил это. Один из тех важных дней, которые мне не забыть, пусть я и был тогда отредактированным.