Сон разума (Левченко) - страница 116

Конечно, всё не так патетично, но неясность исхода, пожалуй, хуже всего. Хотя какая же может быть неясность? Я просто питаю иллюзии, тешу себя, своё самомненьеце бесплотными надеждами, и иногда, забываясь на секунду, всерьёз начинаю обдумывать, как может пройти наше первое свидание, каким образом мне стоит себя вести: мягко и воодушевлённо, мечтательно и открыто или спокойно и откровенно. Но при всех вариантах она всегда лишь сдержанно мила, – видимо, такой я её себе представляю, т.е., выходит, никакой… Вот ведь только-только стал намечаться путь к выздоровлению, только-только если и не понять, то хотя бы отпустить прошлое надоумился, не ждать и не требовать, чтобы в нём оказалось нечто значимое само по себе помимо моих личных крайне скудных и непоследовательных усилий, но теперь всё снова пошло по кругу, опять увлекли возможные, но от того не более реальные, к тому же местами абсурдные или просто сумасшедшие мечты. Так посмотрю на себя со стороны – вообще-то не последний человек, и если у меня такое внутри творится, то что же тогда у других в душе происходит? – и подумать страшно. Я прекрасно понимаю, чем закончится завтрашнее предприятьеце – ничем оно не закончится – а ведь изо всех сил пытаюсь скрыть это от себя, даже когда написал, всё равно не поверил – голова совершенно отказывается работать. Такие вещи только по глупости и недомыслию и совершаются, а ещё надежде вследствие задавленного самолюбия. Ладно, поживём – увидим, ни я первый, ни я последний глупости в этом мире совершаю, их ничтожность всё спишет, в конце концов не на глазах же у всего человечества мне предстоит завтра опозориться, лишь на своих собственных и только, а с собой рано или поздно я справлюсь, правда самым худшим, бессмысленным и столь мне привычным способом, просто пройдя мимо, хоть и оказались эти обстоятельства весьма для меня уникальными. Вот я и пришёл после некоторой возни ко вполне ожидаемому выводу, что противиться, вообще-то, ничему не надо, не то хуже будет, а не будет, так сам же и сделаю. Немного отвлекает, развлекает, рассеивает практическая сторона вопроса, чего именно необходимо мне сделать, куда пойти, что приобрести, как одеться. И словно кое-что уже наличествует, нечто моё вне меня, будто реальность завтра должна измениться от моих действий, хоть в целом это и является образцово-показательным заплывом по течению в полном о том ведении. Да к чёрту всё это, к чёрту. Лучше о другом чём-нибудь, а то лишь тоскливое перевозбуждение наружу вылезает.

На 8 или 9 день рожденья подарил мне кто-то из родителей довольно занятную вещицу. Ясно припоминаю, как, вскочив с постели и распаковав подарок, который, кстати говоря, и основным не был, я тут же, не умывшись, не позавтракав, начал им играть, однако уже через несколько дней первоначальный энтузиазм заметно угас, и осталась лишь гордость обладания. Потом случилось страшное: благополучно и в скором времени я потерял вещицу, видимо, где-то оставив и не скоро обнаружив её отсутствие, но когда это произошло, расстроился до слёз. Смешно, но я никак не могу вспомнить, что именно за предмет мне подарили – то ли брелок, то ли перочинный ножик, то ли иную безделушку – в памяти остались лишь два ощущения: сначала радость от неожиданного и драгоценного приобретения, затем огорчение от столь же неожиданной потери, а в промежутке – ничего. Эту странную её избирательность хочется даже из-за такой мелочёвки превратить в нечто неслучайное, например, в открытость, наивность и чувствительность моей натуры, порывистость её ощущений, однако то было детством, и не обязательно мне помнить всё, что в нём произошло, да дети и ощущают иначе, так что не стоит. Стоит только отметить, что сейчас я веду себя как не невинный, но всё же ребёнок, ограниченный в ощущениях, будто случайно обрёл для себя кое-что ценное, которое в действительности ничего не значит, и вскоре потерял, после чего ещё и разревелся во весь голос. Я постоянно мечусь из стороны в сторону от радости обретения до горечи потери, грядущей неумолимой потери.