И сейчас я вижу ровно те же показавшиеся мне тогда неземными черты, что и у той рыжеволосой девушки с остановки, но я ведь уже далеко не 12-летний пацан. Они кажутся такими явными, такими очевидными, протяни руку и прикоснись; это она, это точно она, однако столь же точно она ни коим образом не может быть ею. И что с этим делать?
Несусь будто на одном дыхании, без запинки, без остановки, совершенно бессознательно и бесцельно, но в одном-единственном, строго определённом направлении, а потом вдруг мельчайшее препятствие, камешек на дороге, стёсанные коленки, мгновенный взгляд назад, и приходит понимание, и всё, что за предшествовавшие годы я успел увлечь за собой, с неимоверной силой по инерции наваливается на мои плечи, но продолжать движение далее, по тому же пути, чтобы, быть может, лишь на мгновение отстал гнёт, теперь невозможно хотя бы постольку, поскольку я уже не стою на ногах. Да и зачем? – он всегда будет следовать за мной, не даст свободно вздохнуть, будет нещадно толкать вперёд туда, куда я сам давно не хочу идти. Какая-то жестокая шутка судьбы, которую она приготовляла длительное время, а теперь смеётся от души – загнала крысу по стеклянному лабиринту в тупик. Так мне и надо – кто и к чему меня принуждал? – никто и ни к чему, я сам и есть вся цепь тех событий, которые составили мою жизнь, и более ничего, так что и винить за неправильно прожитую жизнь некого. А ведь чувство-то это не просто моё, не просто прихоть характера, безделица, оно – связь, не зависящая от чьей-либо воли, неопределённая для сознания, как и всё столь же глубокое, имеющая кардинальное влияние на жизнь от самого рождения до смерти, и упаси господь хоть в один-единственный миг одного из её проявлений недооценить ту силу, с которой она в отместку за невнимание может искалечить все твои оставшиеся дни. Да, не мог я в 12 лет понимать, что такое любовь, знать мог, понимать не мог, как не могу я в 41 понять, почему это не может не быть именно она.
И вот я как сопляк стою, разинув рот, и хоть убей не знаю, что делать. Она оказалась так близко, непосредственно у меня, прямо из моего прошлого, оказалась тем, чем я уже был и, по всей вероятности, вновь становлюсь. Я не в состоянии разделить эти чувства, это одно и то же, одна и та же девушка, пусть умом прекрасно понимаю, что быть того не может. Но сам я другой, и это определённо к лучшему, в практическом смысле к лучшему, поскольку теперь я знаю, что происходит, чего требуют от меня обстоятельства, куда они ведут, могу что-то сделать и чего-то добиться. Но как? Знаю ли я, кто она такая, что собой представляет, и представляет ли вообще что-либо? Как и в тот раз, я беспомощно барахтаюсь и путаюсь в переживаниях, а тот факт, что ещё и осознаю это, делает ситуацию лишь более трагичной. Выяснилось, что влюблённость моя – не фантазия, не прихоть слабого сердца, не праздный приступ чувствительности, я начинаю понимать причины её странностей, почему именно этот предмет, почему именно так непритязательно, почему с такой силой и энергией, сразу и безапелляционно, однако размыто, на уровне ощущений, видна лишь поверхность, и не хватает последнего решительного слова, которое, по моему нынешнему убеждению, так никогда и не сможет быть высказано. Вновь за моей спиной встаёт тайна, а я не смею обернуться, чтобы посмотреть ей прямо в глаза, в то же время начиная её презирать, поскольку она никак мне не даётся, лишая всякой надежды на счастье. Можно и даже нужно было бы сказать о причинах той решительности, с которой я напрочь забыл и ни разу не вспоминал этого важного происшествия своей юности, но на ум приходят лишь тёмные фразы об отсутствии понимании его сущности, незначительности для последующего и сомнениях в самом факте.