Как-то раз совсем не по теме вспомнил Фёдор, что в ранней юности возненавидел одного друга, с которым они общались почти с трёх лет от роду, вспомнил с сожалением и так живо, будто это произошло буквально на днях. Причину той ненависти обнаружить в памяти он не смог, зато отлично помнил, что она разгорелась в одно мгновение, сразу и бесповоротно, за чем тут же последовала по-детски глупая и неудачная месть в виде наивного доноса о его не совсем безобидных проделках своим родителям в надежде на то, что они всё расскажут отцу того мальчика, однако те не только не рассказали, но и поругали самого Фёдора за клевету. Видимо, крайности давно были присущи его натуре, правда, до поры до времени оставались безобидными, ничем не чреватыми, просто странностями непоследовательного человека, скорее, даже ребёнка, который никак не может вырасти. Но теперь они переродились в нечто, в деятельное чувство неуверенности, когда хватаешься за всё подряд, а, на самом деле, в руках ничего нет, по сути, лишь в искания без их разрешения, причём на глазах у одного себя. Однако для прекращения непроизвольных метаний необходимо кое-что посерьёзней видимости стихийной и беспорядочной деятельности, к тому же, если говорить о существенном, Фёдор вдруг заметил, каким ничтожеством стал в своих глазах, в действительности почти не изменившись, а это тоже ощущеньеце не из приятных.
И, наконец, в одно скоротечное мгновение, прямо перед сном, буквально занося ноги на кровать, он внезапно с болезненной отчётливостью осознал, что именно сейчас и живёт, а не просто размышляет о том, как следует жить далее, что мысли и чувства его очистились от постороннего вздора и обрели порядок, насильный, но нацеленный и на что-то ещё кроме самого себя. Вздрогнул то ли от ужаса, то ли от неожиданности, и тёплый холодок конвульсиями разбежался по телу, иссякнув на кончиках пальцев. Цель в жизни была, но цель, чуждая ей самой, не оставляющая ей места, использующая её лишь как инструмент, безразличная к дальнейшей судьбе. А потом внутри воцарилось подозрительное спокойствие, ничего не было надо, всё оказалось достигнутым и в то же время не имело никакого смысла, висело лишь украшением, приятным добавлением к совершеннейшей пустоте и безмыслию, локально и безо всякой диалектики. Но и это мгновение быстро прошло, после чего всё вновь вернулось на свои прежние места, и Фёдор продолжил обыденные ночные размышления.
25.05 Чувствую полное бессилие перед этой страстью: любые, пусть и самые мелкие и тщедушные из всех возможных попытки избавиться от неё (на другие я сейчас просто не способен), забыться в делах (собственно, это мне только и остаётся), оканчиваются ровным счётом ничем. Хотя чего же я хочу? Первый и единственный раз я столкнулся с чем-то подобным, и не в любви дело – внимание так увлеклось столь новым и необычным, доселе невиданным предметом, что нельзя теперь отделаться тривиальной обыденщиной. Вот и мучаюсь, и поделом мне. Я перестал интересоваться чем бы то ни было ещё. Бывают же у людей какие-то увлечения, находят же они, чем удовлетворить остатки своего либидо, а у меня получается, что оно всё до капли, целиком и полностью, совершенно однообразно, без условий и оговорок помещено в одном и том же; раз-два – и вот весь я. Будто машина, исполнив надлежащие функции, аккуратно складываюсь вечерком в коробочку и отключаюсь до следующего раза, а не будь их, так бездеятельно бы и пролежал весь день, смотря в пустоту и лелея жалкие мыслишки о том, как хорошо было бы, если бы всё оказалось не так, а иначе, но как иначе? – не знаю. Я не в состоянии себе позволить даже думать о реальном, действительно могущим произойти, только немного подосужить, по вершкам пробежаться, и не дай бог тронуть нечто существенное, ведь стоит это сделать, вокруг оглянуться, понять, что собой представляю, и злость берёт, а через некоторое время жить уже не хочется. В отдалении эта мысль мелькает, прямо перед глазами пространство всё заполонено страстью, но мелькает настойчиво и вполне очевидно, кажется, в будущем мне не избежать подобных размышлений. А что? ничего сверхъестественного тут нет, ничего особого теперь не потеряю, раз уже успел потерять столь многое, точнее, не обрести. И что должно меня остановить?