Сон разума (Левченко) - страница 90

Занятно получается, ведь если происходящее со мной есть лишь бесплотная фантазия, а к тому идёт и шло с самого начала, то кто же тогда такой я, что столь малое способно вызвать во мне такую бурную страсть? Конечно, я сильно путаюсь и темню, однако прекрасно понимаю, что эти эмоции исключительно мои, что часть меня где-то в потаённых уголках души даже рада испытывать подобное, более того, осознаю, что всё это больно смахивает на подростковую экзальтацию и боязнь признаться себе в глупости и ничтожности своих устремлений, хотя в моём случае, скорее, имеет место неумение. И хоть я уже не подросток, мне 41 год, но живу лишь этим сумбуром ограниченных ощущений, страшась расстаться с ними в том числе и потому, что они так дорого мне даются, и не могу не мелочиться, пытаясь притянуть за уши значимость к проявлениям своей натуры безо всякого на то основания только постольку, поскольку обладаю ими, а в итоге – опять ложь. К тому же теперь я не в состоянии разобрать, кого именно мне надо, настолько неопределённо и вымучено моё чувство, оба образа так цельно слились, точнее, она полностью вобрала в себя то полудетское впечатление, что различия между реально произошедшим и иллюзорным стёрлись окончательно. Я снова и снова стараюсь сравнить фантазию и действительность, и снова и снова они выходят у меня тождественными, и то и другое есть часть моей жизни, без коих она немыслима. Потом пытаюсь нагородить умозрительных конструкций, защититься ими, привести кое-что в порядок, но они сыпятся как труха от малейших противоречий, от любого припадка чувствительности, от бессознательных воспоминаний или повседневных мыслей, словом, ото всего, что является или просто кажется настоящим, реальным, правдивым. Мечусь туда-сюда, мыслей никаких, с трудом вылущиваю содержание из ощущений, а в итоге – в руках пусто, зато на полу груда шелухи. Неблагодарное это занятие, будто я рассказываю пустую историю, пытаясь приниженно и смиренно привлечь чьё-то внимание, но делаю это крайне безуспешно. Оно оправдало бы себя в том случае, если бы с его помощью удалось определить, что именно со мной происходит, однако у меня иссякают последние силы, кончается словарный запас, я не знаю, что ещё мне сделать, чем отвлечься, ведь бросив рассуждения, останусь вообще ни с чем.

Происходящее есть результат различия, тотального различия между всей моей предшествовавшей жизнью, и тем, что творится у меня внутри, мне отнюдь не ясно, куда влечёт меня моя натура, не понятно, каковы её смысл и цель, на поверхности видно лишь пребывание в отвлечённом состоянии, выбивающимся из всякой логики, несмотря на любые доводы о глубине, новизне или, наоборот, старости. Для всплывшего различия были весомые предпосылки, но если вернуться к тому мгновению, первому мгновению воспоминания, то на лицо не осознанный вывод, но страх, животный страх перед абсолютной неизвестностью. Чего же я тогда испугался? правды? – нет, совсем не её, да и в чём бы она могла заключаться? – о ней я не думал. Скорее всего, я испугался себя самого, чуждого и непонятного, не рефлексирующего по любому мельчайшему поводу, естественного, совсем не теперешнего, хотящего только то, чего хочет он сам, хочет его естество, а не того, чего хотят от него другие. Но возникшее желание, как и в ранней юности, так и теперь осуществить невозможно, и вполне нормальным было бы переключиться на что-либо другое, чего как раз таки не получается, именно здесь и обнаруживается противоестественность моей жизни, её беднота ощущениями, поскольку я привязываюсь как собачонка ко всему, что манит малейшей видимостью приветливости. При этом я не перестаю быть «человеком разумным», всё понимаю, всё различаю, но стоит вдруг отвлечься на минутку, и то самое, что буквально только-только казалось столь понятным, вновь предстаёт в невиданном доселе обличье или же возвращается к исходной точке, и я снова не вижу сути происходящего. Раз за разом обдумываю одни и те же вещи, и с постыдным постоянством воспринимаю их иначе, чем буквально минуту назад, у меня не получается определить их смысл, исчезает внешняя опора, и вновь захлёстывает поток субъективных эмоций, с которыми невозможно совладать в одиночку. А в итоге этого нудного пути – сидение на диване и тупое пялинье в телевизор. Иногда, обычно вечером перед сном, пытаюсь убедить себя в том, что кое-что уже разъяснилось, и остальное на подходе, нужно лишь время, но на следующий день, как обычно, идя из спальни в ванну, понимаю – это что-то опять для меня неразрешимая загадка. Я зациклился, определённо зациклился и не в состоянии с этим справиться.