Сон разума (Левченко) - страница 94

– Тихо, тихо, что ты… Да вот ещё собеседник, – сказал сосед, указывая на своего пса, который в ответ пару раз вильнул обрубком хвоста. – Вы себе собаку завести не хотите, хорошая порода, верная, я заводчиков лично знаю?

– Нет, что вы, тут бы с собой справиться. А что этому врачу теперь будет-то?

Оба собеседника всё время смотрели по сторонам, ни разу не взглянув друг на друга и совершенно не заботясь, слушают ли их или нет.

– Ещё не известно. Она сама заявления подать не может, и родственников, чтобы заступиться у неё не осталось, а по статьям не очень серьёзно выходит, главная, кажется, даже незаконный аборт, а не совращение, так что условным отделается. Впрочем, он сам себя наказал. Слышал я, что после этой истории жена тут же на развод подала, а пацан их и до того шалопаем был, где-то шлялся, с компанией сомнительной связался, домой поздно приходил, иногда и под утро, а самому ещё и 15, по-моему, нет, уже несколько дней дома не ночует. Кстати, с женой интересно получилось: оказывается, она в командировке была, так что зря я тогда на неё наговорил, а как приехала, так доброжелательные наши старушки стали наперебой ей рассказывать ночную историю. Она верить сначала не хотела, но когда тот сам ей позвонил, чтобы из СИЗО его забрала, всё поняла и в тот же день с вещами из квартиры выставила.

– И друзья теперь от него отвернуться, – безучастно ввернул Фёдор.

– Но всё равно не достаточно этого, – и Пал Палыч крайне задумчиво посмотрел куда-то совсем в сторону.

– Так вам надо, чтобы его казнили за это, что ли?

– Мне? – сосед вдруг резко обернулся и вперился собеседнику прямо в глаза. – Мне ничего не надо, это не мне решать и вообще никому кроме тех, против кого преступление совершено. Как там в Библии? «глаз за глаз»?

– Вот никогда бы о вас не подумал, что вы верующий да ещё и Библию читаете.

– Да нет, – он небрежно махнул рукой и опять отвлёкся на какой-то посторонний предмет, – это так, нахватался просто. А хоть бы и так. Кое-что делать из того, чего мне приходилось, не веря в нечто высшее, где всё едино, нельзя, и пусть оно оказалось неправдой, жить-то дальше надо, вот и в бога теперь поверил.

– Понятно, – протянул Фёдор, хотя было совершенно не понятно, о чём это он говорит, однако некоторые откровенности сильно хотелось избежать, да и мыслями успел переключиться на нечто совершенно иное.

– Помню, как мы однажды «интернациональный долг» отдавали, я тогда в звании капитана служил. Часть наша расквартирована была в чистом поле, точнее, нагорье, вместо казарм одни палатки, только штаб и госпиталь более или менее основательные, да забор какой-никакой натянули, только-только нас туда перебросили. Неподалёку городок располагался, можно сказать, деревня, дома – глина да песок, ничего особенного. А там знаете как: власти центральной нет, местные сами всё решают по обычаям да по Корану ихнему, т.е. кто сильнее, тот и прав, бывало иногда какой-нибудь царёк ещё объявлялся, а чтобы законы, милиция – этого не существовало и в помине. И вот однажды к нам прислали солдатиков на пополнение; такое впечатление, что их там совсем ничему не учили, а потом с нас же и спрашивали, почему такие потери. Ну, да дело не в этом. Оказался среди них один, дурак-дураком, набедокурил как-то в том городке чуток, мы патрули иногда в него высылали, чтоб хоть видимость законности показать. Сам же приказ отдавал, чёрт меня дёрнул его включить, нельзя было необстрелянного ещё, да больше некого. Уж точно не помню, что тот натворил, но что-то довольно безобидное, отобрал, кажется, у местного торгаша вещь недорогую – ведь самое интересное, там можно было достать то, чего в Союзе тогда и днём с огнём не сыщешь, некоторые даже специально с деньгами ездили, – видимо, глазёнки у него и разбежались. По законам военного времени его можно было бы запросто расстрелять за мародёрство, но официально войны не велось, поэтому в общем порядке следовало судить. Пришли к нам двое из городка того, представители, значит, власти ихней, торгаш крепко наябедничал, говорят, так, мол, и так, выдайте нам солдата, чтобы мы его наказали, честь требует, руки у них, по-моему, за воровство рубили. Но мы ведь выдать никак не можем, закон не позволяет, да если бы и позволял, никто своего сдавать этим животным не стал бы. Выслушали они полковника, переводчиком у нас местный работал, не конкретно из тех мест, но из той же страны, внимательно выслушали, тот, небось, и приплёл чего-нибудь от себя, и пошли обратно ни с чем. Кстати, даже без оружия приходили, а там это считается некоторой степенью доверия. До сих пор перед глазами иногда возникает картина, как они ковыляют в своих шароварах по пыльной дороге с крупными белыми камнями на обочине в колышущемся полуденном мареве под ярким Солнцем на фоне городка и серых гор позади него, спокойно так идут, не оглядываются. Той же ночью семнадцать человек пробрались в расположение нашей части, предварительно перебив четырёх караульных (мы тогда не особо охранялись, с дикарями сначала удалось установить нормальные отношения). Хотя как пробрались? Дальше госпиталя, он у нас у самых ворот стоял, они не прошли, тревогу быстро подняли, почти никто не спал, духотища в тех местах по ночам бывала ужасная, но врача и двух медсестёр, которые в нём жили, убить всё-таки успели. Там и засели. После короткой перестрелки полковник наш, не желая кем-то рисковать, приказал подогнать пару танков, и те минут за 15 госпиталь с землёй сравняли. Потом завалы разбирать начали, достали все трупы, младшему самому, кстати, лет 12 на вид было, хорошенький такой пацанчик, совсем не пожил. А наутро женщины их прибежали, замотанные в тряпки по самые уши, как у них там водится, ревут, стонут, отдайте, мол, нам тела для похорон и всё в таком духе. Мы не отдали, всех в одну яму свалили и закопали, ночью, так, чтобы потом не нашёл никто. Но солдатика того, из-за которого весь этот сыр-бор приключился, – заканчивал Пал Палыч, – даже судить не стали, просто дисциплинарное взыскание, на гауптвахту, значит, а как отсидел, обратно в Россию отправили. Ей-богу, надо было выдать или уж судить, так судить, а то из-за одного дурака…