Н-да. Кошмарики человека давят.
Тут задавят. Ну что, дальше?
Ой, сейчас… Самому аж плохо…Фух! Задохнусь сейчас. Дай отойти.
Ну, отдохни. Я же не тороплю.
Сейчас…Ох, устал! Ну, что там дальше?
О Ней; мы договаривались – о Ней пишешь ты.
Сейчас, сейчас…А потом что?
Потом – отдохни. Я продолжу.
Нет, давай вместе отдохнем, Черный… Ты Железного Дровосека без сердца-то из себя не строй; я же вижу, как глаза-то бегают. Небось, тоже прихватило сердечко-то (я же знаю, как ты принимаешь все близко к сердцу)?
Да, паршиво…
Ну, вот …Ладно, о Ней...
**********************************************
В этот вечер город бурлил, потрясенный неслыханной новостью: приезжает Он, Странник! На улицах, по которым он обычно проезжал, горели зеленые огни, движение поперек них было перекрыто и сотни полицейских, милиционеров, комиссаров и карабинеров, собранных со всего Мира, сдерживали беснующуюся толпу визжащих девушек, бросающих под колеса его старинного мотоцикла, какие сохранились лишь в музеях, цветы, свои газовые шарфы, ленты, чулки, и торопливые дорожные уборщики, шныряя по белому тротуару, едва успевали собирать все это, чтобы колеса его «Ягуара» не наткнулись на какой- либо предмет. Но, конечно, они не поспевали, и иногда резиновые шины переезжали плоскую коробочку с шарфом, и тот выползал на миг – цветное облачко ароматического газа, застывающего на воздухе, – и хозяйка предмета визжала в восторге, рыдая и прижимая ладошки к пылающим щекам, а подруги целовали и обнимали редкую счастливицу в белом платьице, едва закрывающем загорелые коленки…
Её вещи коснулся Бог. Это все равно, как если бы он коснулся её самоё. Это было пределом мечтаний.
Певец. Золотой голос планеты. Самый любимый, странный человек. И, конечно же, самый добрый, самый лучший, самый чуткий, самый умный, проницательный! Последний трубадур. Странствующий поэт, принц из сказки в старинной красивой одежде.
На нем всегда были джинсы – старые, вытертые, пыльные джинсы Бог знает какой давности. О таких и не слышал никто давным-давно. Тонкую талию стягивал ремень – не электронный белый пояс с терморегулятором, сезонным проездным кодом, а простой кожаный ремень. Старый. Старинный.
На плечах – сильных, широких, самых надежных в мире! – белоснежная рубашка с расстегнутым воротом. Старинная. Таких давно никто не носит.
И куртка – кожаная куртка в металлических заклепках; этого металла давно не выпускают на фабриках…
Сегодня ей повезло – она пробилась в первые ряды и теперь в нетерпении и диком экстазе колотила кулачками по плечам рослых блюстителей порядка, поедая – нет, пожирая глазами приближающееся Божество. О, эти синие, бездонные глаза под длинными ресницами! Эти каштановые длинные волосы, разметавшиеся по ветру! Эта неземная улыбка! Как красив Бог! (Да простит мне Всевышний мое богохульство, типун мне на язык за такие слова, но… она так видела этого человека. И я ещё раз прошу прощения у Всевышнего – я слишком многим ему обязан, чтоб так охаять его имя и не поморщиться. Ой, ой, какие мы благочестивые. Ты еще псалом пропой.).