Что ж получается? Даже по немецким данным, за первый неполный месяц боёв немцы потеряли почти 1300 машин! В итоге таких действий нашей авиации и зенитчиков к 1 декабря 1941 года, то есть за пять с небольшим месяцев, парк самолётов сократился у немцев на Восточном фронте с 4980 машин до 2830, несмотря на пополнение с Запада, да ещё было у них 295 финских, 165 румынских, 70 итальянских и 50 венгерских самолётов. Но как бы то ни было, а потеряли они 2150 машин (то есть почти половину) и тысячи лётчиков. И ведь такая картина сложилась не только с авиацией, но и с другими родами войск. Так, в "Приложении" к воспоминаниям генерал-лейтенанта танковых войск Н.К. Попеля "В тяжкую пору" составитель книги В. Гончаров, основываясь на ряде исследований, пишет: "Самым тяжёлым для немцев были катастрофические потери танков… С июня по ноябрь 1941 года вермахт безвозвратно потерял 2326 танков (что больше трети всего парка) и около 800 бронемашин". Подтверждение этому можно найти в известном дневнике генерал-полковника Гальдера, начальника Генерального штаба сухопутных войск вермахта. Поинтересуйтесь, Фалин!
Но, по его чрезвычайному разумению, дела наши были так плохи, что "по некоторым данным(?), в первые недели нашествия Сталин взвешивал возможность расширенного издания Брестского договора 1918 года. Он как будто(!) поручил Берии вступить в контакт с немецким послом Шуленбургом. Кое-какие(!) следы этого есть, доказательств пока не обнаружено" (с.395). Как не обнаружено? Господь с вами, секретарь! Есть доказательства, есть! Их дал в своих воспоминаниях "Разведка и Кремль" (М. 1994,1996) известный генерал Павел Судоплатов. Во время войны он был начальником Четвёртого (разведывательно-диверсионного) управления НКВД-НКГБ. Да, было дело, но фигурировал тут вовсе не Шуленбург, который, очевидно, уже укатил в Германию. Павел Анатольевич писал: не в первые недели, а "25 июля 1941 года Берия приказал мне связаться с нашим агентом Стаменовым, болгарским послом, который симпатизировал Советскому Союзу и сотрудничал с нами из чисто патриотических побуждений. Я должен был проинформировать его о слухах в дипломатических кругах Германии и СССР, что возможно мирное завершение войны на основе территориальных уступок". Они встретились в ресторане "Арагви". Имелось в виду, что Стаменов сообщит о разговоре царю Борису, а тот — немцам. Это было ничем иным, как "дезинформационной операцией, рассчитанной на то, чтобы выиграть время и усилить позиции немецких военных и дипломатических кругов, не оставлявших надежд на компромиссное завершение войны" (с.174). А ведь такие среди немцев имелись — от Геринга до Риббентропа, уверявших, что они были против войны.