О том, как Сталин боялся Гитлера, наш мыслитель тоже пишет: "О подходах(?) и поступках Сталина зимой, весной и летом 1941 года неверно судить с позиций здравого смысла". Как так? Здравый смысл всегда необходим. "Ближе к действительности оценки 1941 года на немецкой стороне". И автор решительно становится на немецкую, на фашистскую, лишённую здравого смысла сторону. И даёт образец своего выбора: "Сталина охватывает дрожь перед приближающимися событиями (Гитлер — Геббельсу 15 июня 1941 года)". Секретарь ЦК становится рядом с Гитлером, повторяет его "оценку", и хоть бы что! Словно стоит рядом с Галиной Улановой или поет дуэтом с Лемешевым. А дальше от себя: "Неприятие правды жизни пронизывало сущность советского диктатора. Пытаясь спастись от войны, он бежал от себя, от своей мании преследования…". Что это значит — избавился от мании? Так это хорошо! Нет! "Им двигал панический страх. Диктатор боялся всякой темноты. Даже спал при ярко светящихся лампах…" (с.228). Это, кажется, секретарь спёр у покойного драматурга М. Шатрова. Спёр и несколько трансформировал. У того в пьесе "Дальше…дальше" изображён несколько иной вариант панической трусости Сталина. Там один персонаж говорит о нём: "Вечером он с лампочкой или фонарём заглядывает под кровать, на которой спит — боится". Да как же не бояться: а вдруг под кроватью Жириновский, который недавно вопил в Думе, что когда придёт в Кремль, будет расстреливать, вешать и четвертовать коммунистов? Интересно, что бы Сталин с ним сделал, вытащив за ногу из-под кровати?
И покойный Шатров был не одинок, заодно с ним — помянутый генерал-учёный Волкогонов, увы, тоже покойный. Он писал, осенив себя крестным знамением: "Священный долг перед Родиной…" Вы слышите, Фалин? "… перед Родиной и историей не позволяет умолчать о том, что в первые дни войны Сталин страшно перетрусил, впал в прострацию, был прямо-таки парализован. Несколько дней скрывался на даче, а когда сами умиравшие от страха Молотов, Ворошилов и другие приехали к нему, он решил, что его хотят арестовать и забился под тахту". Хорошо, что тогда там не оказалось Жириновского. Там, под тахтой, в первую неделю войны у Сталина состоялось 173 встречи — с генералами, наркомами, учёными, там и с Ванниковым дважды встречался… Вот в какую компанию вы залезли, Фалин. Ведь полное впечатление, что вы, как и те, почившие, не знаете не только, как война шла, но и чем она закончилась.
Сталин, конечно, и тиран. Да какой! "Его репрессии унесли из жизни в СССР втрое или даже впятеро больше коммунистов, чем их уничтожили нацисты" (с.50). Точную цифру он не знает, но можно прикинуть. Всего в 1941 году в стране было 3 миллиона 872 тысячи коммунистов, а в 1945-м — 5 миллионов 650 тысяч (Великая Отечественная война. Энциклопедия. М.1985. с.361). Как известно, на фронте погибли три миллиона коммунистов, да ещё наверняка не меньше миллиона нацисты истребили на захваченной территории. Например, в одной только Смоленской области погибли 42 секретаря горкомов и райкомов партии, а из 1037 членов горкомов и райкомов ко времени освобождения области в живых осталось только 178 человек, в 16 из 20 районов области не осталось ни одного члена райкома партии (там же, с.359). А сколько рядовых коммунистов! И ведь так на всей захваченной советской земле… Так вот, если на фронте и на захваченной территории нацисты истребили 4 миллиона коммунистов, то Сталин, по уверению беглого секретаря ЦК, — 12 или даже 20 миллионов. Да ведь столько их и не было! Ну, это явная попытка превзойти Солженицына, твердившего об уничтожении 106 миллионов коммунистов и беспартийных. Математик, подсчитал…