Как раз в "Пусть говорят", как правило, говорят правду. Проблема в том, что в подобных передачах нет искренности, нет реального диалога, нет желания и возможности разрешить сложную жизненную ситуацию. Единственный момент, когда Андрей Малахов говорит действительно искренне и от души — это реплика "Не переключайтесь"!
И вот как только он выкрикивает эту фразу, на долю секунды возникает зазор между красивыми декорациями шоу, и сквозь эту маленькую трещинку к нам заползает её величество Тошнота. Становится понятно, что на самом деле всем плевать — Малахову, продюсерам шоу, Первому каналу, инвесторам Первого канала. Плевать на всех этих диан шурыгиных, плевать на бесконечные истории про брошенок, забытых актёров, ветеранов и других несчастных, которые пришли в поисках справедливости на ТВ.
Тошно от того, что люди продают душу, чтобы попасть на передачу, а им никто и не собирается помогать, а даже если и помогают, то как подопытному кролику — ради рейтинга, науки, пиара, только не ради самого человека.
Вы скажете: "Да мы не смотрим подобные передачи, мы умные". И у меня только один наивный вопрос: а что же вы смотрите тогда??
Вагончик тронется...
Галина Иванкина
11 мая 2017 0
"Стена кирпичная, часы вокзальные,
Платочки белые… глаза — печальные!"
Из песни
Роман "Анна Каренина" — вовсе не о любви и даже не об Анне. Камергерова жена с её буйной страстью — предлог. Вронский — вообще деталь. Он случаен, как всякий… пассажир. "Туда ехала с матерью, а назад с сыном…". Вагончик тронется — перрон останется. Главная мысль — не жар любви и безоглядная жертвенность, а гибель души в условиях урбанизма. Что спасёт? Уход от мерзостей городской жизни. Паровоз тоже выбран не случайно — в конце-то концов, отчаявшаяся фемина могла бы и в реке утопиться, благо таких случаев не только в художественной литературе, но и в жизни тогда хватало. Она не приняла яд, как мадам Бовари, не угасла от чахотки и не бросилась в какую-нибудь живописную пропасть. Надобно железное чудище — символ наступившей цивилизации, которая, по мнению многих современников, буквально пожирала человечество. "Век девятнадцатый, железный, воистину жестокий век!"
В те годы, когда Лев Толстой работал над своим романом, пышным цветом расцветала приключенческая литература с описанием всесильных машин, волшебных летательных аппаратов и подводных кораблей. Город наступает! Машина — вот благодетель слабого и ограниченного хомо-сапиенса. Публика рукоплещет и ждёт появления механических горничных и железных дровосеков. Россия "дворянских гнёзд" уходила безвозвратно. По сути, гибель Анны — это крушение старого мира. Поезд, автомат, колёсный монстр перемолол живого и мягкого человека. Анна для поезда — рыхленькая плоть, незначительная помеха.