– Значит, вы просто записывали за ним?
– Да, он приезжал изредка, останавливался где-то в гостинице, на окраине городка.
– Кто он? – У Лернона снова пересохло в горле.
– Это вы, – тихонько и учтиво произнес Александр и улыбнулся.
– Что? – Лернон еще сильнее схватил старика за отворот и приблизил его к своему взгляду, – Это какие -то ваши штучки?
– Нет, это какие-то ваши штучки. Разве вы не помните как приходили ко мне. Как диктовали ваши записки. Кстати, вот последняя, за ней вы обещались зайти через две недели, – старик аккуратно вынул из складок пижамы листок и передал его Лернону.
Он взял записку, но развернуть не успел. В палату вошли. Лернон повернул голову, это был майор и два полицейских в форме. На заднем плане маячил его недавний знакомый, служащий желтого дома.
– Лернон, вы арестованы, – громко и четко проговорил майор, – вас подозревают в серийных убийствах.
– Вот, – кричал торопливо мед брат, – возьмите записи, на камерах внутреннего наблюдения явственно видно, это он приходил к старику. Я сразу же позвонил вам, как вы и просили.
– Как вы можете это объяснить? – Майор пристально смотрел в глаза Лернону и тряс в руке видеокассеты.
– Это какой-то бред, – устало процедил Лернон. В голове его снова зашумело. Перед глазами пошли разноцветные круги. Все закрутилось и завертелось, белые лошади, старики, девушки, творцы. Все, что-то говорили ему на перебой. И только майор, все спрашивал и спрашивал. Руки ослабли и записка упала на потертый желтый паркет. Следом, без сознания, упал и сам Лернон.
Почему я во сне не занимаюсь с тобой любовью? Почему не глажу твои обворожительные ноги, не целую тебя, медленно руками не исследую твое тело. Все его впадины и соблазнительные выпуклости. Нежно не ласкаю губами твои плечи, медленно опускаясь все ниже и ниже, к источнику любви. Твоя кожа пахнет счастьем, и я теплыми руками глажу твой живот, бедра. твои волосы пахнут ночью, и я закутываюсь в этой ночи, и до бесконечности заставляю тебя небрежно вздрагивать в сладостной истоме, я знаю все что тебе нравится. И ты как пластилин в моих руках, и я леплю из тебя нечто совершенное, свое, любимое. Ты забываешь все плохое, ты улетаешь куда то в небо, и иногда даже забываешь обо мне. Я хочу чтобы тебе было хорошо, и тебе действительно хорошо. Ты становишься горячей, пылкой, и в то же время беззащитной, но в этой беззащитности есть некое управление мною, здесь я твой слуга, здесь я делаю только то, чего хочешь ты. И я не сделаю тебе больно и только потому, что не занимаюсь с тобой любовью во сне.