? Неужто недостаточно просто
подписать распечатанные на принтере бумажки (наверняка их еще и целая пачка)? Впрочем, глядя на комиссарскую кожанку с портупеей, можно было предположить, что вопрос о принтере здесь совершенно неуместен.
– Ладно, вот тебе бумага, – комиссар достал из ящика стола, где предположительно находился маузер в длинной деревянной кобуре, несколько стандартных листов, – и вот тебе писа́ло, которое вроде даже пишет, – он шлепнул на стол пластмассовую шариковую ручку. – На мое имя: Чаркину Тимофею Валерьевичу, комиссару. Я, такой-то и такой-то, год рождения, проживаю, прописан, образование, папка с мамкой где и кем работают, паспортные данные обязательно, и есть ли родственники за границей – страну и год эмиграции укажи – вон графу видишь? И затем: обязуюсь не разглашать ни в каком виде и ни при каких обстоятельствах все, что видел, слышал, читал, обонял, или проклянет меня молва людская, настигнет кара лютая, ну и так далее. Вот образец, – перед Павлом появился ламинированный образец «Заявления о неразглашении всех видов тайн». Адресовалось заявление в организацию ФДЗ УП СТПК «Метрострой» г. Санкт-Петербурга кластера ЦБ-1310-7/Э.
– Пиши-пиши, – подбодрил комиссар. – Это тебе не шутка. Ё-моё, у всех вас всегда одна и та же реакция! Ну почему вы всегда удивляетесь-то, а? Метро – объект стра-те-ги-чес-кий! И вообще вся наша деятельность тоже. Так что не обессудь – это не бюрократия, это жизненная необходимость. Ибо чревато! О как.
– Да я понял, понял… – пробормотал Павел, пытаясь вывести на бумаге необходимые сведения уже порядком отвыкшей писать рукой. А писать-то надо было ох как много!.. Выходило довольно коряво – без клавиатуры-то.
На самом деле заявление оказалось вполне обычным договором о неразглашении, однако в форме прошения и клятвенного заверения в самых лучших традициях рыбьего обета молчания по любому поводу и без оного – без ярких фраз Чаркина, конечно. В тексте также указывались некоторые статьи совершенно неизвестного Павлу кодекса правил, видимо, внутреннего, но он уж не стал спрашивать, так как, по его мнению, комиссар был явно не в себе. Ладно хоть, как говорится, на людей не кидается и маузером не машет. Однако Чаркин, поначалу внимательно наблюдая, как Павел выводит каракули, на последних графах заявления все-таки начал говорить странное:
– Рюкзак взял? Где продукты на первое время? Что-то пакет у тебя маленький… Обувь удобная? С вами возиться никто здесь не будет! Довольствие только после недельной практики – здесь вам не пионерский лагерь.