— А вам хотелось бы знать? — сухо спросил Шеппард. — Возможно, вы нашли бы Сисса на могиле его матери на кладбище либо на Пикадилли в поисках какой-нибудь юной проститутки. Примерно таков его диапазон. Не хотел бы вас поучать, но к таким переживаниям, к моральному похмелью, следует всегда быть готовым. Что вы собираетесь делать дальше?
Грегори пожал плечами.
— Несколько недель назад я подгонял всех, пугая реакцией прессы и общественности, — продолжал Шеппард, сгибая и разгибая в руках металлическую линейку. — Однако того, чего я опасался, не произошло. Две-три статьи связывают дело с летающими тарелками, и — парадокс! — это и положило конец шумихе. Несколько писем в редакцию — и все! Я не представлял себе, какие размеры обрело в наши дни безразличие к необычайному. Стала возможной прогулка по Луне, значит, возможно все. Мы остались один на один с этим делом, инспектор, и преспокойно могли бы сдать его в архив…
— За этим вы меня и вызвали?
Шеппард промолчал.
— Вы хотели, чтобы я послушал показания Уильямса, не так ли? — минуту спустя спросил Грегори. — Может быть, сделать это сейчас? Потом я уйду. Уже поздно, я не хочу отнимать у вас время.
Шеппард встал, раскрыл плоский футляр магнитофона, включил его, заметив:
— Запись сделана по просьбе Уильямса. Техники торопились, аппарат был не совсем исправен, и качество звука не на высоте. Присаживайтесь ближе. Внимание!
Зеленый глазок несколько раз мигнул. Из динамика донесся размеренный шум, какой-то стук, треск и далекий голос, искаженный, словно доносящийся через жестяной рупор:
— Я уже могу говорить? Господин комиссар, господин доктор, можно мне говорить? У меня был отличный фонарь, жена купила мне его год назад для ночной службы. Первый раз, когда я там проходил, этот лежал в том же положении, с руками вот так, а в следующий раз я услышал шум, словно свалился мешок картошки. Я посветил фонарем через то, второе окно — он лежал на полу, я подумал, что он вывалился из гроба, а он уже шевелился, у него ноги двигались. Медленно так. Я подумал, что, может, это мне снится, и протер глаза снегом, но он продолжал шевелиться и все пытался перевернуться. Пожалуйста, уберите это, я буду говорить. Пожалуйста, не мешайте. Господин комиссар, я не знаю, как долго это продолжалось, но довольно долго. Я светил фонарем и не знал, входить мне туда или нет, а он там изгибался и переворачивался и так добрался до окна, и мне стало хуже видно, поскольку он находился под самым окошком, у стены, и продолжал там шуметь. А потом створка открылась…