– Явились, сволочи, – ругнулся Бешененок, придержав коня.
– Не дури, поехали, – позвал его Иван.
– А как же пушки?
– Да и черт с ними, все одно ордынцы огненному бою не обучены, к тому же порох взять им негде, – попытался образумить есаула атаман.
– Зелье-то они найдут, у меня в башне про запас аж три бочонка припрятано, вряд ли Семка их забрал. Ты погоди чуток, я мигом обернусь. Ежели орда на крепость двинется, шумни мне как-нибудь, из пистолета, что ль, пальни, – не дожидаясь дозволения Княжича, Максимка повернул назад, к Искеру.
Вскоре над частоколом взвился сизый дым, а из распахнутых ворот стали выбегать испуганные казачьи кони. Завидев это, татары всей своею многотысячной ордой высыпали из лесу.
Княжич было потянулся за пистолетом, но расторопный Бешененок выезжал уже из крепости. Видать, Максимка малость оплошал – то ли замешкался, то ли фитиль короткий сделал. Не проехал он и несколько шагов, как грянул взрыв. Дымный смерч подбросил удалого есаула вместе с лошадью и швырнул на землю.
– Прям, как я тогда, в бою с поляками, – подумал Княжич.
А ордынская лавина уже неслась к Искеру. Иван рванул навстречу нехристям, видя пред собой не Бешененка, а целящегося в бочку с порохом Сашку Ярославца. Подхватив бесчувственного Максима, он приударил к берегу.
Все бы ничего, но случайно подвернувшийся конек вдруг заартачился. Доскакав до крутояра, он встал, как вкопанный, и жалобно заржал, а затем вовсе начал пятиться. Недолго думая, Княжич взял Максимку на руки и побежал к реке.
Спускаться к пристани под огонь казачьих пушек татары забоялись. Столпившись над обрывом, они принялись стрелять по беглецам из луков. Иван уже шагал по сходне, когда ордынская стрела угодила ему в ногу. Он пошатнулся и наверно бы упал, но выручил царевич. Ловко перепрыгнув через борт, Маметкул взвалил на плечи Бешененка, затем помог подраненному Ваньке забраться в струг.
– Отчаливай, – распорядился Княжич и обратился к Надьке. – Тряпье какое-нибудь есть?
– Зачем тебе?
– Максиму надо голову смочить, авось очнется.
Подруга юности взяла свой розовый платок, разорвала его на две половины, одну макнула в воду и положила Бешененку на лоб, с другою подошла к Ивану.
– Давай стрелу-то выну, не то кровью истечешь.
– А сумеешь? – шаловливо подмигнул ей Ванька.
– Чай, не впервой с тобой возиться, горе луковое, – напомнила бабенка.
Взяв заветный Княжичев кинжал, Надька распорола шаровары, срезала торчащий из раны наконечник, дернула стрелу и повязала ногу нежным шелком.
– Ну вот, теперь до свадьбы заживет, – заверила она, одарив Ивана преданно-влюбленным взглядом, почти таким, каким ногайская княжна пять лет назад смотрела на красавца есаула в своем родимом городке Сарайчике.