Дмитрий Тимофеевич не стал с ней спорить, он лишь криво улыбнулся, подумав про себя: «А не эта самая ли воля до погибели Ивана довела. Возомнил себя чуть ли не господом богом, всех спасти хотел, даже Заруцкого с его Маринкойсучкой, вот и получил от злыдней пулю в спину. Нет, добро творить теперь с оглядкой надо, озверел народ за время лихолетья. Что ни дай и сколь ни дай – все едино недовольны, да еще и в глотку благодетелю вцепиться норовят за то, что мало дал. Какая уж тут воля, с нас свободы предостаточно, а до воли мы еще не доросли, рылом до нее не вышли».
Уже стоя у двери, князь Дмитрий снова оглянулся и сказал, печально глядя на Ирину:
– Прощай, но знай – ворота дома моего перед тобой всегда открыты.
– Спасибо, Митя, а теперь ступай, не до тебя мне ныне, – услышал он в ответ.
24
Выйдя на крыльцо, Дмитрий Тимофеевич увидел собирающихся в путь станичников. Вопреки его ожиданиям, многие казаки были почти трезвыми, их печаль по атаману оказалась столь светла, что воины православные не захотели заливать ее вином. Однако Трубецкой по-своему расценил их трезвость. «Быстро ж вы забыли атамана, даже толком выпить за помин души его не захотели». Впрочем, Маленький с Межаковым, похоже, не без помощи Луня, изрядно помянули Княжича. Все трое, крепко захмелевшие, обнявшись за плечи, стояли кругом у колодца и со слезами на глазах заунывными голосами тянули песню о лихой казачьей доле.
– А жизнь-то грешная идет своим чередом, никто не в силах изменить ее паскудных правил. Божьи заповеди чтим лишь на словах, на деле же дрожим от страха пред кончиной неизбежной да возимся в своем дерьме, как свиньи. И из дерьма из этого никто еще не вылез, – потому что смысла нету вылезать, все одно конец заранее известен – помрешь, когда состаришься. Это если не прикончат раньше времени, как тебя, к примеру, Ваня, – обратился в мыслях Трубецкой к покойному Ивану. – Удивительно еще, как ты при своеволии своем до почтенных лет дожить сподобился.
Окончательно расстроенный такими помыслами, он сердито крикнул Межакову:
– Матвейка, хватит волком выть, пора до дому отправляться.
– Ты, князь, наверно, будешь гневаться, но я решил в Москву не возвращаться, хочу вот с ним на Дон податься, – кивнув на Маленького, заявил Матвей.
– Пойди проспись, хмельная харя, – еле сдерживая ярость, попытался образумить Трубецкой своего верного сподвижника. – Я тебя перед царем и так и сяк расхваливаю, имение тебе исхлопотал, вскоре звание дворянское получишь, а ты, неблагодарный, глаза вином залил, сопли распустил по бороде, и несешь какую-то нелепицу. Да кому ты нужен на Дону и что там позабыл?